– «Что делать, что делать…» – проворчал Геннадий. – Выживать будем. Строго по инструкции.

Синеглазый парнишка больше не улыбался. Глядел на них, то на одного, то на другого, очень серьезно и очень внимательно. Похоже, указаний ждал…

«Вот это называется „не вмешиваться“», – подумал Алексей.

Ну командир, ну орел! Военный летчик, блин. Сверхбыстрая реакция. Уловил, что местные дрейфят, – и отреагировал. Парнишку спас и… Дальше, впрочем, большой вопрос. Может, этот симпатичный парнишка – местный сексуальный маньяк? «Злыдень писюкатый», как говорят на самостийний Вкрайини. Или убийца серийный, который головы отрезанные вместо мяча использует. И решило местное самоуправление его казнить. В присутствии свидетелей. А свидетели…

Местный «маньяк-убийца» преданно глядел то на Алексея, то на командира.

– Командир, – Алексей повернулся к Геннадию, – что дальше делать будем? Командуй.

– Пальцы гнуть, – буркнул командир. Он думал.

– Каумантиир, – вдруг сказал синеглазый парнишка. – Каумантиир, – повторил он, с восторгом взирая на Геннадия.

– А я – Алексей. – Коршунов показал на себя. – Алексей.

Пацан сглотнул. Затем зачем-то вытер руки о грязные портки. Постучал себя в грудь. И доложился:

– Книва.

– Так, Леха, последи за ситуацией, – бросил Геннадий и полез в люк. Споткнулся, выматерился. С координацией у него по-прежнему было неважно. И это очень неприятно, если их вдруг захотят побить. Или убить.

Парнишка вертел головой. Поглядывал то на Коршунова, то в дырку люка. С опаской.

Геннадий возился внутри недолго, вылез буквально через минуту, задраил люк. Разумно. Вода плескалась уже у самого края.

– Забирай барахло, Леха, и пошли, – распорядился он, махнув тесаком в сторону края болота. – Хрена тут топтаться.

И, пошатываясь, захлюпал к берегу. Голубоглазый Книва с готовностью потрусил за ним.

Отсюда, с края болота, хорошо видно было вместилище и боги подле него.

Боги ли?

Травстила видел богов. Боги нередко приходили в кузню. И они, боги, были иными. Боги таились в тенях. Или вдруг на миг показывались в языках огня. Иногда боги разговаривали с Травстилой. Но не так, как они разговаривают с бесноватыми. Иначе.

Порой боги были недовольны и губили железо. Но такое происходило редко. С годами Травстила научился ладить с богами.

Травстилины боги давали советы. Мол, вот так надобно делать и вот так. Тогда все выйдет как должно. А если Травстила ошибался, боги сердились и портили работу.

Те, что стояли на парусе, цвета снега и крови, были другими богами. Но Травстила знал, что облик у богов разный бывает. В Вальхалле тоже другие боги были. Не такие, как в кузне. И не такие, как эти.

В Вальхалле Травстилу жрец Овида водил. Вот уж кто в богах разбирается, и в своих, и в чужих. А как иначе? Он, Травстила-кузнец, топоры кует. Может и меч выковать. А Овида воинов выковывает. В мужской избе. Тоже кузнец в своем роде. Исстари так заведено. И это мудро.

Вчера, когда эти двое сопляков с квеманскими головами в село заявились, екнуло что-то в Травстиле. Чувствовал, добром все не кончится.

Спозаранку, чуть свет, пошел к Губериху-бобылю. И велел к Овиде в капище поспешать. Пусть-ка Овида-жрец сам, своими глазами посмотрит.

Не иначе кто-то из богов, из настоящих богов, совет нашептал. А то вон как все повернулось.

Да, вместилище. Непростая вещь, коли по небу летает. Только вот зачем глаз нужен? Ишь какой, будто кровью налитый.

Может быть, чтобы злых духов отпугивать?

Но зачем богам духов отпугивать? Это все равно что рабов бояться.

Хотя…

Может, не уверены в своих силах чужие боги. Оттого и глазом сверкают. И руны вон на вместилище наложили. Может, и так. Может, сами боятся.

Вот и птицей железной кричат. Пугают. Только ясно Травстиле, что птица – не настоящая. Настоящая птица каждый раз по-разному кричит, хоть и похоже. А эта – раз за разом одно и то же. Стало быть, не птица это. Украли чужие боги птичий крик и заперли. А птица та небось теперь без одного крика в небе кружит.

Недоброе дело сотворили чужие боги.

Боги ли?

«А доброе ли дело мы творим? – размышлял Травстила. – Или от страха сами не свои сделались?»

Травстила смотрел, как Вутерих с Герменгельдом тащат к вместилищу Книву, сына Фретилы. Покосился на Фретилу. Стоит, в землю потупясь.

А Хундила-старейшина напуган. Так напуган, как никогда прежде напуган не был. Ни разу таким его Травстила не видел.

Что там происходит? Похоже, недовольны те, кто из вместилища вышел.

Травстила, напрягая зрение, следил за чужими богами. Вот у Герменгельда нож отняли, вот Вутерих опять в грязь свалился. Судьба у него сегодня такая – по грязи на четвереньках бегать.

Тут Травстила усмехнулся в бороду, вспомнив, как по-собачьи чесал по болоту перепуганный Вутерих. Небось теперь дурной спеси у парня поубавится.

Сбежали от богов Вутерих с Герменгельдом. Один Книва с ними остался. Правильный сын у Фретилы. Понимает, что богам храбрость по нраву. А если все же не боги это, а герои, то и героям храбрость по душе.

Вот приблизился один из богов к Книве, что-то сказал ему, не слышно отсюда. Книва вдруг радостно завопил и квеманскую голову вверх бросил.

Вокруг все заговорили: как так?

Фретила, отец Книвы, воспрял. Весь вперед подался. Оно и понятно. Жизнь рода выше всего стоит, но Книва – сын ему. Причем – младший. Младшего, известно, больше всех любишь.

Из болота выбрался на берег Вутерих. Герменгельда обогнал. Проворный. Глаза вытаращены, борода растрепана. Дышит, как конь после скачки. Только что не пена с бороды падает, а грязь болотная.

– Они, они…

На берег вылез Герменгельд. Мрачный. За руку держится.

– Да говори же! – рявкнул Хундила на Вутериха.

– Они не нашего языка! – выдохнул тот. – И не квеманского. У-фф! Чужие боги!

– Как? – опешил Хундила.

Травстила не удивился. Но молчал пока.

– А вот так, – огрызнулся Герменгельд. – Вот.

Он показал руку, на которой остались следы от хватки бога. Так себе следы. Два пятна красных.

– Сдавил, как клешней раскаленной. Уж свет в глазах померк…

Травстила усмехнулся в бороду. Ужли так страшно? Вот кабы он своими клещами кузнечными Герменгельду ручищу сжал, так не только б мясо – кость размозжил. А тут два пятнышка. И не ожог, а так, кожа примята.