мной. Адам, со своей стороны, благодарно откликался на опеку и заботу, подобную материнской, так что Дженет подходила ему, как никто другой. Еще до свадьбы, когда Дженет была уже на шестом месяце, я узнала, что она выражала опасения, стоит ли Адаму «соваться в игры с большими деньгами». Папа мне признался, что, впервые увидев Дженет незадолго до поступления Адама в «Кэпитал Фьючерс», он поговорил с сыном о том, что лучше ему расстаться с девицей сейчас, пока не поздно: «Она не та женщина, которая тебе подходит, тем более что теперь ты можешь стать большим игроком на Уолл-стрит». Но милого Адама во все времена отличала верность. Тренер, спортсмен, великодушный и добросердечный парень, он мечтал стать отцом. Разве мог он бросить беременную женщину? Папа предложил ему несколько возможных выходов. Адам отказался даже рассматривать эти варианты, сказав папе, что он дал клятву Дженет, «а я — человек слова». Надо отдать должное папе, он не стал настаивать. Сказал только:

— Через пару-тройку лет, когда ты начнешь делать большие деньги, уйти будет намного дороже и намного сложнее.

— Я не из тех, кто бросает семью, — отрезал брат.

Папа потом рассказывал, что с трудом сдержался, чтобы не ляпнуть:

— Не исключено, что еще захочешь таким стать.

Венчание проходило в довольно мрачной часовне. Дженет была вся в белом, подружки невесты — в розовом, а друзья жениха — в кремовых смокингах, рубашках с рюшами и галстуках-бабочках из коричневого бархата. Что характерно, шафером Адам попросил быть своего помощника тренера из школы. В церковном дворе, увидев молодых людей в этих жутких смокингах, Питер повернулся ко мне и маме:

— Я искренне рад, что Адам не позвал меня в шаферы.

Папа появился за несколько минут до начала службы, бросился по проходу к тому месту, где сидели мы, и прошипел громким шепотом:

— Застрял из-за какого-то гребаного местного лоха — тот еле плелся передо мной на своем чертовом пикапе.

Заметив Адама и его дружек в свадебных костюмах, он ошеломленно замолчал.

— Старик Дженет тоже так приоделся? — спросил он. — Или он и мать невесты предпочитают стиль Даго[127] делюкс?

— Что ж ты так тихо? Скажи еще погромче, — язвительно заметила мама.

— Я просто выразил вслух то, о чем вы все думаете.

— Давайте сосчитаем до десяти и скажем себе, что через пару часов мы будем далеко отсюда, — предложил Питер.

— Но мой малыш… он останется, — возразила мама со слезами в голосе.

— Это его решение, его выбор, — отрезал папа.

— Может, попытаемся его умыкнуть, пока они не узаконили брачные узы, — предложила я.

— Эта деревенщина нас не выпустит живыми, — сказал папа.

Мама, постаравшись подавить столь типичный для нее взрыв смеха, пихнула папу локтем.

— Ты можешь увезти мальчика из Бруклина… — прошептала она.

— И это говорит принцесса Флэтбуша[128].

Снова мамин смех, на сей раз прозвучавший довольно громко. Настолько, что крючконосая, с лицом хищной птицы мать Дженет, сидевшая от нас через проход, пристально посмотрела в нашу сторону.

— Меня только что сглазила злая ведьма Запада, — прошипела мама, и теперь, не удержавшись, хохотнул папа, чем привлек свирепый взгляд какой-то дамы в бархатном платье немыслимого свекольного цвета.

— Ну, а теперь, жители Нью-Йорка, придержите на время свой сарказм, — призвал Питер, когда по проходу к первому ряду прошел наш брат.

То, что он нервничает, было очевидно. Как и то, что он старается не смотреть нам в глаза.

— Боже мой, — прошептала мама отцу, — он уже раскаивается и ничего не хочет.

— Могу остановить все это хоть сейчас, — прошептал в ответ папа.

— Это его дело и его жизнь, — возразила я.

— Мы не должны принимать за него решения, — поддержал меня Питер.

— Вечно ты… профессор этики хренов, — огрызнулся папа, но так беззлобно и забавно, что мы снова приглушенно захихикали.

Тут органист, фальшивя, грянул свадебный марш, и все встали, а краснолицый отец Дженет повел по проходу дочь — в белом атласном платье, выразительно обрисовывающем «почти незаметную» пятимесячную беременность. К ним подошел священник, и мы все сели, Адам взял Дженет за руку. В этот момент мама начала рыдать. К моему удивлению, папа взял ее за руку и притянул к себе. А она положила голову ему на плечо и не снимала, пока не закончилась служба. Вид у мамы был печальный, у папы — и того печальнее. Обратив внимание на этот невиданный доселе — по крайней мере, на протяжении десятилетий — момент близости между нашими родителями, Питер посмотрел в мою сторону, выразительно подняв брови. А наши родители не обращали на происходящее у алтаря никакого внимания. Вместо этого они оба уставились в пол, не смея поднять друг на друга глаза, смущенные и растерянные одновременно.

Четыре месяца спустя их развод был оформлен окончательно. Об этом мне сообщила мама, позвонив на работу, хотя я много раз просила ее не делать этого, и ее голос поначалу звучал так сдавленно, что я испугалась, не умер ли кто.

— Что случилось?

— Я больше не миссис Бернс.

— Но ты же сама этого хотела.

— Не указывай мне, чего я хочу, а чего не хочу.

— Если ты не этого хотела, зачем же развелась?

— Потому что твой отец не возражал.

— Но это же была твоя инициатива, разве нет?

— Он мог бы все остановить, хотя эта его баба ни за что бы такого не допустила. Она такая властная, вертит им, как хочет.

— Мне казалось, что Ширли довольно симпатичная.

— Ну, спасибо тебе за поддержку.

— Мама, что все это значит? Ты же сама…

— Уже нет, он меня бросил.

— Когда это случилось?

— Вечером перед ужасной свадьбой твоего брата. Ты только вспомни этот кошмар — доводилось тебе когда-нибудь есть более дрянную еду в более занюханной забегаловке? Ах, банкетный зал «Говард Джонсон»[129]! Кто, черт возьми, устраивает свадьбу в дерьмовом пластмассовом мотеле?

— Очевидно, жители северной части штата. Мам, слушай, я сейчас на работе. Может, поговорим вечером, когда я доеду до дома?

— В ночь свадьбы я переспала с твоим отцом.

Это прозвучало трагично, как крик души, только мама могла произнести это так выразительно, в своей излюбленной манере под Джоан Кроуфорд.

— Я не удивлена, — сказала я.

— В каком это смысле? — Мама искренне удивилась.

— А мы с Питером видели, как вы с папой топтались в обнимку у стойки регистрации.

— И вы с твоим всезнайкой-братцем нас обсуждали?

— Знаешь, мам, детям свойственно обсуждать родителей.

— Спасибо за информацию, доктор Спок.

— Я думала, его больше занимали родители, разговаривающие с детьми. Но так или иначе, вы