Победа на Куликовом поле позволила Дмитрию говорить с Олегом в повелительном тоне. И первым делом он заставил рязанского князя «оформить отношения» с Москвой. Летом 1381 года между Дмитрием Московским и Олегом Рязанским был заключен договор, согласно которому устанавливалась вассальная зависимость Рязани от Москвы. Олег клялся поддержать Дмитрия как «брата старейшего» в случае войны с Литвой или Ордой (8, 30). При этом рязанский князь уступал Москве некоторые пограничные волости.

Однако этот договор никто и не собирался соблюдать. Уже летом следующего года, когда полчища Тохтамыша двинулись на Москву, Олег Рязанский и пальцем не шевельнул, чтобы выполнить обязательства и помочь Дмитрию отбиться от Орды. Впрочем, так поступили и все остальные князья, связанные с Москвой союзными и вассальными отношениями. Московские книжники горько упрекали Олега в том, что он якобы указал Тохтамышу броды на Оке. Но этот упрек отдает чем-то личным, нарочито клеветническим, и по меньшей мере грешит анахронизмом. Во времена Дмитрия и Олега «собственно броды на Оке находились только в верхнем течении реки, вдалеке от исторических границ Рязани» (221, 207). Что касается Средней Оки, то здесь был один общеизвестный брод — «Сенькин брод» в районе Серпухова. Им, вероятно, и воспользовался Тохтамыш в своем походе на Москву.

Не имея сил сопротивляться Тохтамышу и не желая упасть на колени перед ним, Олег Рязанский бежал из княжества. Это был акт самосохранения. Но после ухода Тохтамыша именно Олег — по неясным причинам — был назначен великим князем Дмитрием Ивановичем «козлом отпущения» за позор всего княжеского сообщества.

Едва успел Олег вернуться в разоренную Тохтамышем Рязань, как над его головой разразилась новая буря. Вопреки общепринятым нормам междукняжеских отношений Дмитрий Московский без предупреждения («сложения крестного целования») двинул свои полки на опустошенное Тохтамышем Рязанское княжество. Соответствующим образом настроенные своими воеводами, московские воины страшно разгромили Рязанскую землю: «и огнем пожгоша и плениша вся, и пусту всю сътвориша; злее ему (Олегу. — Н. Б.) стало и татарьскиа рати» (42, 81).

Смысл этого рейда состоял в том, чтобы взять в плен как можно больше рязанцев, а если удастся — то и самого Олега Рязанского. Похоже, этот человек страшно раздражал Дмитрия Московского своим вызывающим поведением, полководческим талантом и безумной отвагой. Наконец, Олег Рязанский в эти годы был единственным из русских князей (помимо Дмитрия Московского), проводившим свою собственную внешнюю политику…

Политические интересы Олега тянулись к Смоленску и «верховским княжествам» (на Верхней Оке). Они скреплялись узами династических браков. Одна дочь Олега была замужем за князем Юрием Святославичем Смоленским, другая — за князем Иваном Титовичем Козельским (358, 592). Роль тестя налагала на Олега определенные обязательства. Ему приходилось помогать зятьям в жестоких усобицах этого края. Но «нет худа без добра». Благодаря смоленско-верховским родственным связям Олег при необходимости мог уйти туда, где его не догнали бы ни татары, ни москвичи. Так поступил он и во время нападения Дмитрия Московского на рязанские земли осенью 1382 года.

Отсидевшись в каком-то дальнем углу «верховских княжеств», Олег вернулся в Рязань (точнее, на пепелище Рязани) и стал готовить Москве ответный удар. В конечном счете это был даже не вопрос политики, а вопрос чести. Враг дважды изгонял его из столицы княжества. Но если татары Тохтамыша надвинулись на Рязань как своего рода стихийное бедствие, то московские «загонщики» охотились именно за ним, а он бежал от них, как заяц от борзых собак.

Полный жаждой мщения, Олег копил силы для ответного удара. Ждать пришлось довольно долго: после всех нашествий в его обезлюдевшем княжестве остались одни полевые мыши…

Так прошли три года. Наконец рязанская дружина была собрана и в нужный момент — весной 1385 года — приступила к делу.

«В лето 6893 месяца марта в 25, в Благовещение святыя Богородица, в Лазареву суботу (канун Вербного воскресенья. — Н. Б.) князь Олег Рязанскыи суровейший взя Коломну изгоном, а наместника изнима Александра Андреевича, нарицаемыи Остея, и прочих бояр и лепших мужей поймав, поведе с собою и злата, и сребра, и товара всякого наимався, отиде и возвратися в свою землю с многою корыстию» (43, 150).

Судя по всему, рязанцы воспользовались разгульным настроением, царившим в Коломне по случаю сразу нескольких церковных праздников, и захватили всю перепившуюся городскую верхушку врасплох.

Москвичи давно забыли о «рязанском происхождении» Коломны и привыкли считать ее «задним двором» своего княжества. Захват Коломны рязанцами был позором для Москвы. Можно представить себе, какие сильные выражения в адрес беззаботных коломенских воевод звучали тогда в стенах княжеского двора. Ненависть Дмитрия к Олегу вспыхнула с новой силой.

Разумеется, дерзкий набег Олега на Коломну нельзя было оставлять без последствий. Родичи плененных в Коломне московских бояр тревожились за их судьбу и предлагали выкуп. Но князь Дмитрий настроен был не на торг, а на стремительный поход на Рязань. Его честь была задета, и в душе запели боевые трубы.

Однако сильные чувства не исключают предусмотрительности. Московскому князю не хотелось лишний раз рисковать своей репутацией героя Куликова поля, и без того сильно подмоченной «реваншем» степняков. Олег Рязанский был лучшим полководцем среди тогдашних русских князей. И может быть, именно потому Дмитрий остался в Москве. Впрочем, он и не должен был по своему статусу великого князя Владимирского (а тем более — «Русского царя») ходить в поход по каждому случаю.

На войну с Олегом призваны были «верховские» князья — Роман Семенович Одоевский и Новосильский и его соседи князья Тарусские (233, 100). Вероятно, у них были старые счеты с беспокойным соседом — Олегом Рязанским. Во главе собранной на Олега рати Дмитрий поставил своего кузена Владимира Серпуховского. Многие считали именно его подлинным героем Куликова поля. Теперь Владимир получал возможность позолотить — или потерять — свой героический ореол в сражении с другим героем — Олегом Рязанским. В любом случае после этого сражения на Руси должно было стать одним героем меньше. И мы не станем упрекать за эту маленькую хитрость тонкого политика — великого князя Дмитрия Ивановича.

Весной или в начале лета 1385 года Владимир Серпуховской выступил с полками на Рязань:

«Того же лета (6893) князь великии Дмитреи Иванович, собрав воя многы, посла с ними брата своего князя Володимера Андреевича на князя Олга на Рязанскую землю. Тогда же на той воине убиша князя Михаила сына Андреева Полотского Олгердовича на Рязани» (43, 150).

За нарочитой невнятностью летописного известия угадывается стремление московского летописца замять неприятный факт: разгром московского войска во главе с Владимиром Серпуховским (221, 209).

О неудачном исходе рязанского похода свидетельствует не только гибель внука Ольгерда Михаила Андреевича Полоцкого — родственника и, вероятно, личного друга Владимира Серпуховского, — но и сам факт продолжения войны.