Черта вам лысого! Хватит быть дурой!

Неожиданно Марго споткнулась и краем глаза увидела, что сзади медленно едет черный «Линкольн», очень похожий на тот, что был около ювелирной мастерской, потом странно исчезнувшей. Марго остановилась, чтобы получше рассмотреть машину и заметила, что человек, едущий в салоне машины, с интересом смотрит на нее. И тотчас Марго поняла, что это именно тоот человек, который показался ей рядом с военными, и потом в кабинете у Дизи.

Человек-из-Стены. Это он. Возможно.

Но на этот раз у него был обычный нормальный вид нормального человека — не призрака. Хотя, если честно, то он пугал. Пугал так, будто впереди него распространялась волна ужаса, волна холода. Бывает такой холод, который сради жаркого дня проникает внутрь тела, прямо внурь нервов и жил, и растекается по позвоночнику. Наверное, такой силой обладали Медуза Горгона и Снежная Королева.

У Марго замерзли кончики пальцев, по коже побежали мурашки, и она побежала. Машина прибавила ходу, но Марго успела повернуть за угол. Машина за ней, Марго метнулась назад и перебежала дорогу. Дальше она бежала не останавливаясь, пока не увидела мост через Сену.

Кажется, «Линкольн» отстал.

Марго хотела передохнуть, но угрожающая машина снова замаячила среди шумного дневного потока.

Куда?

В храм или в метро?

В метро. Собор — бессмысленно. Если «Линкольн» охотится именно за ней, то он дождется, когда она выйдет оттуда. Метро!

Хрипя перегруженными легкими, Коша долетела до входа в подземку и на дрожащих ногах, скатилась вниз по лестнице. Купив проходку на пять поездок (хорошо у касс никого не было). Марго устремилась на станцию.

Вагон.

Через пару остановок в вагоне стало посвободнее, и Марго плюхнулась на сидение. Тихий вагон парижского метро рванул, покачиваясь на резиновом ходу, к следующей станции. На следующей станции в вагоне появился алжирец или какой-то другой араб и заголосил что-то свое, пахнущее пустыней, опиумом, крикливым базаром, горластыми чумазами детьми и жаркими телами восточных красавиц, у которых под шелковыми шароварами, в потных складках в растут густые черные бородки.

Не проехать бы пересадку.

Может быть, к Андрэ?

Один раз он уже спас ее. В туалете «Эдема». Пусть Рэй и Дизи лепят, что хотят, она их совсем не знает.

Да! К Андрэ. Марго подкинуло, потому что за окошком вагона она узнала приметы нужной станции. Перейти и доехать до Бланш. От Бланш до Андрэ недалеко. Марго выскочила на платформу. Перешла на другую станцию.

На платформе, прямо на лавке валялся клошар в помятом сиреневом плаще. Рядом стояла бутылка вина, опустошенная до последней четверти. Вот жизнь у французских бродяг! Пей — не хочу. Русский бы бомж бы удавился бы от зависти! Убил бы за эту буылку! А этот спит. И не боится, что подрежут.

На Бланш Марго вздохнула с облегчением. Честно сказать, она не была уверенна, что не увидит опять черного «Линкольна». Но мимо, по чистенькой улице неслись «Пежо», «Ланчи», «Ситроены» и прочее. И Марго вздохнула с облегчением и пыталась убедить себя, что это был глюк.

Теплый денек. Тихий. Птички поют. Деревья распустились. Все прекрасно! Какой к черту Человек-из-Стены? Пить надо меньше.

Марго остановилась на углу Кавалотти и посмотрела по сторонам. Хорошо. Тихо. И машин нет ни одной. Она шагнула на тротуар и чуть не сдохла. Откуда взялся этот чертов «Линкольн»? Она прямо наткнулась на его капот и, медленно, как в страшном сне, развернулась, обогнула машину сзади и метнулась вперед — благо дом Андрэ был уже виден.

«Линкольн» улетел вперед, и Марго опять подумала, что это опять совпадение.

Мало ли, совпадение какое?

Уже спокойно она свернула с троттуара и хотела перейти дорогу, чтобы войти во двор, как волна ужаса и мягкий шепот шин возникли одновременно с левой стороны. И, уже не соображая, что она делает, Марго из всех сил швырнула в лобовое стекло машины этот дурацкий тяжеленный ключ, который не выбросила в Сену, который сжимала потной рукой все это время.

Стекло рассекла черная звезда трещины, машина остановилась, но из нее никто почему-то не вышел, тогда как Марго рванула со всех подметок во двор Андрэ. Ужас так одолел ее, что она уже не думала ни о том, что Андрэ может не быть, ни о том, что за ней могут побежать.

Потертые ступени подъезда. Тяжелая старинная дверь. Зажмурить глаза, чтобы переждать краткую слепоту после уличного света.

— Добрый день. Я к Андрэ Бретону.

— Добрый день, мадмуазель, — улыбнулся старик, оторвав глаза от вязания.

«Трикоте». Во Франции — это мужское занятие.

Лифт. Кнопка. Поправить в зеркале прическу.

Не стоит пугать красавчика.

Марго вышла из лифта и только собралась позвонить к Андрэ, как шлюзоподобные двери разъехались сами собой. И послышалась музыка. Тихая и осторожная, она покачивалась птичьим перышком на волнах сквозняка. И напомнила Коше что-то бывшее уже давно — забытое, но сладостное и печальное, будто поцелуй на прощанье, будто и это не музыка была, а сам ритм времени осуществлялся в еле уловимых звуках, и казалось — что ни сделай, все будет только фрагментом огромной композиции. Будто все, что только может случиться — лишь часть этого медленного плавного мотива.

Все это Марго подумала в одну секунду, потому что во вторую уже влетела в стальной предбанник. Лампочки ярко замигали, кружась в приветственном танце.

Марго села в прихожей прямо на пол и отрубилась, отходя от только что пержитого ужаса.

Репортер полулежал в кресле перед компьютером в легком шелковом халате, накинутом прямо на голое тело. Волны шелка шевелились, потревоженные сквозняком, и ласково поглаживали бугорки холеных мышц. На высокомерном лице мелькали отблески фильма. И музыка, которая так очаровала Кошу-Марго, была лишь саунд-трэком к этому фильму.

Нарисованные брови нарисованного японского юноши, нахмурились и нарисованный рот что-то сказал на инопланетном японском языке, и нарисованный ветер швырнул белый ворох нарисованных лепестков сакуры и унес их по диагонали в нарисованную ночь. …странно, что с Чижиком у них ничего, ну совсем ничего такого не было, хотя, может быть, было гораздо больше. Их объятия так и остались невинными, хотя именно в этих объятиях ей и надлежало бы остаться навсегда. И умереть в них. В Нарве казалось — успеется. Потом было не до того. А потом он исчез. Зря их не застрелили вместе.

И, хотя трудно было не признать очевидное — казалось, Чижик не умер, он просто где-то не здесь. Он не мог жить з д е с ь, потому что он н е з д е ш н и й вообще, ненастоящий. Он придуманный, как принц с промокашки или вот этот нарисованый юноша из странного мультика, который смотрит обычный ненарисованный Андрэ. И Андрэ, кстати, чем-то похож на Чижика. Он такой же сумасбродный, но только настоящий, обычный, абитюдный… Да, он умеет кидать дартсы в любом состоянии и выбрасывать столько шестерок, сколько хочет. Но это не важно. Фокус личности Андрэ где-то здесь, в этом мире. В обычном, человеческом. А Чижик — он где-то далеко впереди, за гранью веков. Он будто пришел оттуда ненадолго и опять улетел. Поэтому никаких угрызений совести перед переставшим быть Чижиком испытывать нельзя — все девочки рисуют принцев и влюбляются в актеров кино, а потом вырастают и выходят замуж за совсем не принцев, а за мужчин типа «одноклассник».