Дислад-Хамед схватил его за руки и стал целовать их с восторгом, называя его спасителем, плакал, бормотал бессвязные слова, готовый каждую минуту снова упасть в обморок.

— Мужайся, мой бедный падиал! Я заперт здесь, как и ты, и не знаю еще, как мы выйдем отсюда.

И в нескольких словах он рассказал ему все, что случилось. В противоположность тому, чего можно было ожидать, Дислад-Хамед не был слишком поражен этой печальной новостью. Он глубоко верил в находчивость Утсары и был убежден, что последний вызволит их обоих из этого ужасного положения.

— Есть у тебя огонь? — был первый вопрос факира после рассказа.

— Да, — отвечал падиал, — у меня, к счастью, есть с собой небольшой ящик восковых свечей, которыми я пользовался, когда надо было взбираться по лестнице в башню пагоды.

— Хвала Шиве! — воскликнул Утсара, — мы можем познакомиться с расположением этих мест. Но почему ты сидел все время в темноте?

— Несколько минут я слышал какой-то шум наверху; я предположил, что факиры Кишнайи ищут меня, и боялся, чтобы свет не выдал моего присутствия.

— Хорошо! Давай сюда ящик; только смотри, не урони… От него зависит, быть может, наше спасение.

— Вот он, — сказал ночной сторож.

— Хорошо! Я держу его. Ты дошел до конца лестницы?

— Нет, я не посмел… Я боялся, что упаду в какую-нибудь пропасть.

Утсара зажег огонь и при его слабом, мерцающем свете бросил беглый взгляд вокруг себя… Он увидел перед собой черное, зияющее отверстие сечением в два квадратных метра, сделанное из камня и идущее в том же наклонном направлении; казалось, ему не было конца.

— Надо дойти до конца, — сказал факир после минутного размышления, — пусти меня вперед, я должен осмотреть каждый камень в стене. Во всем замке не знал я подобного места; да даст нам Брахма, бессмертный отец богов и людей, чтобы оно соединялось с подземельями… Мне это кажется возможным, а если это так, то мы выйдем отсюда еще до восхода солнца.

Одно обстоятельство, однако, крайне беспокоило факира: в этом проходе не чувствовалось ни малейшего сквозного ветерка — очевидное доказательство того, что ни с какой стороны не было с ним сообщения извне. Что мог он в таком случае найти в конце этого длинного спуска?

Ночной сторож шаг за шагом следовал за своим другом, с тревогой следя за малейшими его жестами; но лицо факира оставалось непроницаемым… Однако по мере того как он продвигался, его руки и губы все больше начинали нервно подергиваться… Неужели он прозревал ужасную истину?.. Сырость, смешанная со смрадными испарениями, в течение нескольких минут подымалось к ним снизу и не предвещала ничего доброго Утсаре, который привык принимать во внимание даже самые ничтожные обстоятельства.

— Можно подумать, что мы приближаемся к какому-нибудь зачумленному болоту, — шепотом заметил ночной сторож.

Товарищ его оставил без ответа это замечание; он сам давно уже подозревал то же самое.

Вдруг впереди них послышался какой-то странный шум. Можно было подумать, что кто-то ударяет мокрым бельем по камням… Они увидели на ступеньках целый легион прыгающих, теснящих друг друга исполинских жаб Индии. Эти несчастные животные достигают тридцати трех сантиметров длины и двадцати пяти или тридцати вышины. Их было здесь так много, что тесно сплоченные ряды этих существ производили впечатление целой волны черной и жидкой грязи, медленно переливающейся по ступенькам лестницы… Столь отвратительное зрелище могло привести в содрогание даже самого хладнокровного человека.

Этот шум сменился скоро другим, более резким и напоминающим шум множества тел, погружающихся в воду…

Таким омутом кончалась длинная галерея, целая треть которой была вырыта в земле.

Факир почувствовал, что надежда окончательно покидает его… Случилось то, чего он боялся.

Снаружи здания находился колодец, примыкающий непосредственно к стене дворца, из которого во время душных ночей часто выходили языки пламени и, дрожа, исчезали среди высоких трав. Суеверный народ был убежден в том, что этот колодец сообщается с адом, а потому ни один из жителей Биджапура не посмел бы набрать оттуда воды.

Утсара, который давно уже доискивался причин того, что таинственный колодец устроен был у самого замка, спрашивал себя, совершая теперь этот длинный спуск и сравнивая его расположение с направлением лестницы: не сообщаются ли оба колодца между собой и не служит ли наружный для удаления зловонных газов, скопляющихся в подземельях от разложения трупов?.. И чем дальше он продвигался, тем более убеждался, что расположение мест подтверждает правильность его предположения…

Газы, скопляясь в резервуаре, находившемся внизу у лестницы, насыщали воду, выходя затем через колодец; главная их составная часть, фосфористый водород, воспламенялась от соприкосновения с воздухом и разносилась по траве блуждающими огоньками… Это предположение объясняло также и отсутствие створки, служащей для закрытия двери, которая вела к подвалу над лестницей.

Несмотря на то, что эти мысли уже некоторое время мелькали в его голове, факир все еще пробовал пробудить в себе хотя бы какую-нибудь надежду; но встреча с целой армией жаб и звучное падение их в воду окончательно отняли у него и последнюю тень надежды… Скрывать от себя действительное положение дел было невозможно. Оба они погибли безвозвратно…

Когда они подошли к краю этой жидкой массы, последняя жаба уже скрылась на ее тинистом дне, и сотни воздушных пузырей на поверхности указывали, что гады медленно выпускали воздух, собранный ими в своих легких.

— Ну! — сказал падиал, тупо уставившись на поверхность воды.

— Ну, мой бедный Хамед! К чему скрывать от тебя, — отвечал ему Утсара, — вода эта представляет непроходимую преграду; нам ничего больше не остается, как поискать лучшего и наименее болезненного способа покончить с собой, — ибо я не думаю, чтобы ты имел намерение претерпевать ужасные страдания смерти от голода…

— Смерти! — воскликнул падиал с растерянным видом. — Смерти! Невозможно, Утсара, чтобы ты не нашел способа выйти отсюда.

— Не знаю такого… Нет его, — отвечал факир с едва слышным рыданием в голосе. Это было единственное проявление его слабости. Но затем он продолжал:

— Падиал, судьба каждого определена заранее, смотря по заслугам его в предыдущей жизни; надо полагать, что мы тогда совершили какие-нибудь преступления и должны искупить их, ибо с самого дня нашего рождения Исания написал в книге судеб все, что с нами случилось сегодня… Не будем же сопротивляться воле богов, падиал; божественный Ману говорил нам: «Вечная награда ждет того, кто без жалобы перенесет последнее искупление; для него не будет больше земных переселений, и душа его растворится в Великом Духе»…

— Утсара! Утсара! — прошептал вдруг падиал. — Слушай! Нac преследуют… Вот они идут. Спрячь меня… Защити меня…

— Ошибаешься, Хамед, никакого шума не слышно… Нам уже не дождаться этого счастья. Там думают, что ты бежал, и плита навеки закрылась над нашей могилой.