– Оливер… Мой друг… Друг до самого конца.

Он вдруг упал на колени на ступени возвышения, застонал, вцепился единственной рукой в свои волосы и с силой рванул их.

– Простите меня! Это все я… О, если бы я ничего не сказал вам тогда, Тирелл увез бы вас…

– Тирелл… – тихо повторила Анна, чуть нахмурясь, словно что-то припоминая.

Джеймс медленно приблизился.

– Моя королева…

Она без всякого выражения долго смотрела на него.

– Джеймс… Ты вернулся…

– Я… Я привез тебе голову Дайтона.

Она смотрела на него, словно не понимая. Потом губы ее дрогнули.

– Джеймс, простишь ли ты меня когда-нибудь? Простишь ли, что я убила наше дитя?

У него опустились руки. Страшный сверток с глухим стуком упал на плиты пола.

– Анна… Я так люблю тебя!.. Ты должна жить ради тех, кто тебя любит. Ради своего сына…

Он вдруг замолчал, колеблясь. Но нет! Он должен сообщить ей, что случилось.

– Дэвид, подойди.

Он взял мальчика за плечи.

– Я убил негодяя, скрывавшего его от вас. И теперь в Нейуорте будет править новый Майсгрейв. Дэвид жив, Анна!

Ресницы королевы дрогнули, в глазах появился блеск. Каким-то чудом она приподнялась и сумела сесть. И улыбнулась, став вдруг удивительно прекрасной, прежней Анной Невиль.

Дэвид кинулся к ней.

– Это она! Это мама!

Анна вновь упала на подушки, все еще держа его руки в своих и улыбаясь.

– Мой мальчик! Мой Дэвид! Мой маленький Майсгрейв! Ты не умер!.. Как же ты красив, сын мой!

Дэвид вдруг заплакал, прижимаясь к ней.

– Я увезу тебя домой, в Гнездо Орла, и мы…

Анна улыбнулась нежно и печально и осторожно отерла слезы с его лица.

– Ты помнишь, как я отшлепала тебя, когда ты писал с крепостной куртины на головы шотландцев?

Он поглядел на нее удивленно и вдруг улыбнулся.

– Помню.

– А помнишь большую бомбарду на старой башне? И наш сад, где я рассказывала сказки тебе и Кэтрин? Кэтрин теперь графиня Хантингтонская, и ты обязательно должен побывать у нее. Ты ведь помнишь сестру, мой мальчик?

Он не хотел уходить. Поведал о своей другой матушке, сказал, что заберет ее к себе. Такой серьезный и решительный ранее, он вмиг почувствовал себя маленьким мальчиком рядом с этой женщиной. И вновь заплакал, когда почувствовал, что она мягко отстраняет его от себя.

Потом Анна устало закрыла глаза.

– Дебора!

– Я здесь.

– Побудь со мной, дорогая моя.

Анна подняла веки и поискала взглядом кого-то. Увидела Джеймса, молча стоявшего у стены. Он приблизился, взял ее руки в свои и припал к ним губами. Ее пальцы чуть дрогнули.

– Джеймс… Прости меня. Я была счастлива с тобой… Иди, какая жалость, я бы могла любить тебя… Иди, ночь близка.

Он медленно выпрямился.

– Я отомщу за тебя.

– Нет. Я освобождаю тебя от клятвы. Ты должен уехать, Джеймс. Я не хочу, чтобы Ричард знал, что ты ради меня приезжал в Вудсток. Я не хочу, чтобы он погубил тебя и Дэвида. А месть… Месть принадлежит Господу!

Она закрыла глаза, что-то беззвучно шепча. Другое имя. Анна улыбнулась спокойно и блаженно. Они встретятся где-нибудь там… За облаком и радугой. Как же долго он ждал ее!

Тирелл исчез. В комнате осталась одна Дебора. Она молча смотрела на лицо королевы, держа в своих теплых ладонях ее руку. На дворе стало темно, будто глубокой ночью. Кто-то истошно кричал. Шумел ветер. Его резкий порыв ворвался в распахнутое окно, пламя свечи метнулось, заколебалось и погасло.

Но через несколько минут тьма стала рассеиваться, словно близился теплый летний рассвет. В покое стало совсем светло, и теплый солнечный луч скользнул мягким светом по бледному лицу Анны Невиль.

По-прежнему шумел ветер и кричали люди, но теперь уже иначе – с надеждой, с хвалой к Господу. Кто-то запел. Заиграли трубы, славя возвращение на Землю Божьей благодати.

Жизнь продолжалась, и в ней снова было место заботам, страданиям и горестям и тому необыкновенному чувству, которое позволяет людям забывать о земной юдоли – всепобеждающей любви.