«В общем, Капитолина Николаевна со мной так строго поговорила, что я решила лететь. И даже сама теперь удивляюсь, как это можно было подумать, что после рака вредно летать», – со смехом говорит Евгения Панина в нашу первую встречу, с ходу рассказавшая о том, как отпрашивалась у доктора на конференцию. В эту же встречу я предлагаю Евгении стать главной героиней книги «Победить рак». Она удивляется: «Я не публичный человек». Но обещает подумать.

Договорились встретиться сразу после ее возвращения из Праги. «Я буду лететь в самолете и всё время думать о вашем предложении, Катя. Это гораздо продуктивнее, чем думать о том, не вредно ли мне летать на самолетах», – смеется на прощание Евгения.

ИЗ ДНЕВНИКА ЕВГЕНИИ ПАНИНОЙ

АПРЕЛЬ 2011 ГОДА

Самолет, кресло, куча людей вокруг. Как будто я лечу в первый раз в своей жизни. Все ощущения удивительно новые. Командир что-то говорит. Вокруг щелкают ремни безопасности. Мы, наконец, взлетаем. Я смотрю на удаляющуюся землю. И точно так же, как будто бы издалека, с высоты, смотрю на себя в этом самолете, на свою жизнь спустя год небытия: кто я теперь? Что со мной будет? Что значит вся эта история?

По салону самолета разносят газеты. Соседи шелестят страницами, отвлекая ее от мыслей. Взгляд цепляется за строчку «Неизлечимый рак – миелома – чума XXI века». Стоп. Это же ее болезнь.

ИЗ ДНЕВНИКА ЕВГЕНИИ ПАНИНОЙ

АПРЕЛЬ 2011 ГОДА

Меня как током ударило: стоп, это же моя болезнь! Соседи торопливо перелистывают страницу, стараясь даже не задерживаться взглядом на заметке про рак. Прошу у мужчины рядом газету. Разворачиваю именно на этой полосе. Нарочно, чтобы сосед видел, внимательно читаю заметку про свою миелому, он смотрит на меня с изумлением и страхом. А я читаю, и ничего во мне не шевелится, я читаю журналистские ужасы про хорошо знакомую мне болезнь с удивительным даже для себя спокойствием. Разве что ноет внутри какое-то странное, навязчивое желание сказать каждому из тех, кто, зажмурившись, не стал это читать: «Это я, это было со мной, прочтите, это не заразно!» Забираю газету с заметкой из самолета. Ношу ее в сумочке всю командировку, беру с собой назад, в Москву. Всё это время не покидает мысль: может ли так быть, что одна из причин, по которой мне был послан этот рак, – возможность рассказать о нем? Может, моя болезнь и этот страшный год моей жизни – повод говорить о раке так, чтобы помочь другим не бояться? Ведь на самом деле это и есть моя обязанность как врача. Или как бывшего пациента. Мысли путаются. Одно понятно: мне хочется об этом говорить. Неужели я дам интервью? Ну, нет, это смешно. Какой из меня герой романа.

Вернувшись, Евгения будет откладывать нашу встречу несколько раз, ссылаясь на самые разные причины: занятость, семейные выходные, усталость. Я не тороплю ее с ответом. Понимаю, что, согласившись на интервью, она впустит в свою жизнь огромное количество чужих, незнакомых людей, и ее личная история перестанет быть чем-то сокровенным.

ИЗ ДНЕВНИКА ЕВГЕНИИ ПАНИНОЙ

АПРЕЛЬ 2011 ГОДА

Мне казалось, если я пойму, почему это случилось со мной, то смогу исправиться, и всё будет хорошо. Если говорить с собой честно, то я так ничего ПРО ЭТО и не поняла. Но со временем поняла другое. Болезнь – это испытание, которое должны были пройти я и моя семья. Не ПОЧЕМУ, а ЗАЧЕМ. Чтобы стать семьей. Ведь до моей болезни мы как семья были почти на грани катастрофы: дети выросли, у всех своя жизнь, свои проблемы, я полностью растворилась в работе, муж тоже. Мы отдалились друг от друга, ниточка между нами становилась всё тоньше. Нашей крепкой семьи больше не было. Мой РАК вновь всё поставил на место. Я снова стала каждой клеточкой своего тела ощущать, что счастлива. Что я не одна, что рядом со мной МОИ – самые родные, самые близкие: любимый муж, умные, талантливые, чуткие и любящие дети.

Выходит, болезнь пошла во благо моей семье. Этот год позволил остановиться, оглядеться, понять важное и отмести все несущественное. Оказалось, нет необходимости куда-то бежать без оглядки. Оказалось, на бегу я упускаю то самое, ради чего только и стоит жить. Оказалось, что я перестала быть самой собой, перестала воспринимать тех, кто рядом, ценить их, любить, жалеть, обнимать. Из жизни ушел смысл. За этот год он вернулся, став более глубоким, более пронзительным. Моя жизнь сделалась по-настоящему дорогой мне. Я не знаю, сколько мне еще осталось жить. Но сколько бы ни осталось, я хочу прожить эти дни, месяцы и годы в этом обретенном понимании собственного счастья.

Это последняя запись в дневнике пациентки Евгении Паниной.

«Ты знаешь, Катька, никогда я не жила с такой интенсивностью, как сейчас! Я как будто получила какой-то неведомый подарок! И тороплюсь им воспользоваться, пока щедрость посылающего не закончилась. И я радуюсь. Я стала так радоваться жизни, как никогда прежде не умела!» Мы стоим с писателем Людмилой Улицкой на высоченной горе Беука. Здесь у нее, как она говорит, нора. Крошечная квартира с террасой, вид с которой невозможно охватить взглядом: пинии, опираясь на ольховник, спускаются вниз бесконечным зеленым ковром, перебитым в одном месте смелой акацией, выросшей за те семь лет, что Улицкая сюда приезжает. «А море видишь?» – пихает она меня в бок. «Где, Люся?» – спрашиваю я, всё еще балдея от того, что могу называть ее Люся. Всё еще до конца не веря, что мы по-настоящему стали подругами. Именно за эти семь лет. Семь лет, то ли подаренных ей, то ли вырванных ею у болезни. «Вон там, смотри, ровно там, где кончается небо, есть небольшой темно-синий клочок», – обнимает меня она. И я бережно утыкаюсь носом ей, моей большой подруге маленького роста, в макушку. И обнимаю ее в ответ. Может, чуть сильнее, чем надо, чем было бы правильно в этой обычной утренней болтовне. Я страшно благодарна жизни и судьбе, что она у меня есть. И почти физически ощущаю хрупкость этого подарка, недолговечность жизни, ее ценность. «Давай пробежимся вниз, выпьем на набережной кофе?» – предлагает Люся. И бежит впереди меня, перечисляя свои планы на неделю, которую проведет здесь, в итальянской деревне Коголето. «Я называю это третьей попыткой», – говорит она, когда мы сидим на пустой зимней набережной и пьем кофе. Сейчас январь. «Эта моя часть жизни, пожалуй, оказалась самой прекрасной, чего я не ожидала, не ждала. Но мне в ней интересно жить. И я ее воспринимаю как что-то данное мне сверх договора и потому особенно ценное», – говорит Улицкая. Я знаю, что «третьей попыткой» она называет и эту часть жизни, и книгу, про которую еще не уверена, что она выйдет: дневники, записки, выдержки из писательских блокнотов. «Сперва я жила свою жизнь, как все живут, думая, что будет шанс переписать набело; потом мне действительно повезло, посчастливилось прожить ее в своих книгах, – говорит Люся. – А теперь новый шанс: я перечитываю свои дневники и вижу всё, что со мной случилось, ретроспективно, как бы сверху, на известном отдалении. Это невероятный кайф! Никогда не могла себе представить. Кроме того, всё это еще и подготовка к смерти. Мне выпала счастливая возможность иметь на это много времени. При этом я активна, мне всё интересно. И больше всего мне интересен момент ученичества, когда я учусь у вас, моих молодых друзей, и вижу, что вы умнее, сообразительней меня, но у нас общие интересы, общие этические и эстетические представления об окружающем мире». Я спрашиваю, часто ли она думает о болезни, с которой пришлось столкнуться. Отвечает почти без промедления: «Нет, что ты! А если и думаю, то только с благодарностью. Это великолепный факт моей биографии. Звоночек, который прозвенел. И нечто важное, что помогло мне иметь силы на то, чтобы запретить себе уныние. Я всё время говорю себе: как хорошо! Ну хорошо же! Жива, люблю, любима, радуюсь, столько всего вижу, столькому всему становлюсь свидетелем». И я опять ее обнимаю.