Внеочередной, Пятый съезд народных депутатов, оказавшийся последним в его недолгой истории, открылся в Кремлевском дворце съездов в 10 часов утра 2 сентября 1991 г. Председательствовал на первом заседании Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР Иван Лаптев, но было очевидно, что он выполняет только технические функции. Никто не вспомнил о подготовленной ранее для съезда повестке дня. Работа большой комиссии, готовившей этот съезд, игнорировалась. Первым выступил президент Казахстана Нурсултан Назарбаев и зачитал связанное с событиями 19 – 21 августа заявление Президента СССР и высших руководителей десяти республик, выработанное ночью и утром 2 сентября. Назарбаев предложил съезду новую повестку дня и новый, «рабочий» президиум съезда в составе Президента СССР и высших представителей республик. После этого был объявлен перерыв до 14 часов. На дневном заседании съезда место председателя занял Михаил Горбачев. Для участия в работе съезда прибыло около 1900 народных депутатов, но в первых голосованиях принимали участие 1780 депутатов. Они представляли 12 республик Союза. Главным вопросом, который мы должны были решить, было принятие закона СССР «Об органах государственной власти и управления Союза ССР в переходный период». Согласно этому закону, Кабинет министров СССР заменялся неким Межреспубликанским экономическим комитетом (МЭК). Президиум Верховного Совета СССР ликвидировался, а сам Верховный Совет СССР предлагалось реорганизовать. Из высшего органа законодательной власти он превращался в аморфный совещательный орган с неопределенным составом и статусом. В новый Совет Союза и в новый Совет Республик должны были войти не только 150 – 200 народных депутатов СССР, но и народные депутаты из парламентов союзных республик, которые будут делегированы для работы в Москву. Пост Президента СССР сохранялся, и его должен был по-прежнему занимать Михаил Горбачев. Но его полномочия ослаблялись созданием Государственного Совета СССР, в который должны были войти главные лица десяти союзных республик. Горбачев был только председателем этого Совета и имел в нем один голос. Статья 4 нового закона гласила: «Признать нецелесообразность проведения очередных съездов народных депутатов СССР. Подтвердить сохранение статуса народных депутатов СССР за всеми избранными депутатами на весь срок, на который они были избраны».

Дискуссия началась довольно беспорядочно, многим народным депутатам не давали слова. Было много вопросов, на которые ни один из президентов, сидевших в президиуме, не мог дать вразумительного ответа.

На утреннем заседании съезда 3 сентября выступил Б.Н. Ельцин, который не только сидел в президиуме этого форума, но и очень активно участвовал в его работе и в работе всех главных комиссий съезда. С отчетом об экономическом положении в стране выступил Иван Силаев, которому в эти дни был подчинен не только Совет Министров РСФСР, но и аппарат Совета Министров СССР. Выступления депутатов тщательно дозировались. Не получил слова лидер фракции «Союз» полковник Виктор Алкснис, хотя он представлял несколько сотен народных депутатов. Президент Туркмении С. Ниязов выступил в поддержку М. Горбачева. Но депутат А. Оболенский резко критиковал Горбачева, заявив даже о правомерности обсуждения вопроса о смещении его с поста главы государства. От фракции КПСС слово было предоставлено мне. Хотя Компартия СССР была в эти дни скорее мертва, чем жива, фракция КПСС собиралась и 2, и 3 сентября, и в ее работе принимали участие около 20 членов ЦК КПСС. Поднявшись на трибуну, я высказался против предложенного съезду Закона об органах государственной власти и управления в «переходный период». «Наша страна, – сказал я, – давно и серьезно больна. С 1985 г. были использованы многие способы лечения, но мы так неосмотрительно и быстро меняли рецепты этого лечения, что положение страны и жизнь всех ее народов продолжали и продолжают ухудшаться. Сменили мы эти методы и в 1991 г., начав новый виток лечения страны и общества теперь уже методом шоковой терапии, от которого ранее зарекались». Я назвал шоком для страны не только провалившийся путч, но и фактическое запрещение КПСС, отставку Горбачева с поста ее генсека, а также конфискацию имущества и средств КПСС. «Шоком стало для нас и вчерашнее утреннее заседание съезда, когда были нарушены как нормы регламента съезда, так и Конституция СССР. Как-то странно видеть из зала и со стороны, как сидящие в президиуме высшие представители исполнительной власти не отчитываются перед съездом, который вместе с Верховным Советом является высшим органом власти в стране, а отчитывают и наставляют законодателей». Я считал неправильным и неразумным проводить поспешное изменение как функций, так и названия и структуры высших органов власти в СССР. Я также считал неправильным устранение КПСС с политической арены в нашей стране. «Хотим мы или не хотим, – говорилось в моем выступлении, – но не только формы власти определяют жизнь демократического государства. Главное для демократического государства – это существование гражданского общества, состоящего из разных организаций, движений и партий и цивилизованной борьбы между ними. Поэтому насколько незаконным и преступным был у нас в стране тоталитарный режим, уничтожающий не только политически, но и физически все другие политические течения и партии (в том числе и политические течения внутри самой правящей партии), настолько незаконным и произвольным является нынешняя попытка фактического устранения Коммунистической партии, приостановка ее деятельности, лишение ее всех материальных средств. Не буду читать лекцию о разнице между руководством партии и рядовой партийной массой. Может, для партии будет и полезной та встряска, которую она получила, но КПСС не может исчезнуть с политической арены. Пусть демократы преодолеют разобщенность, которая у них существует, и создадут сильную демократическую партию или две. Но дайте возможность и коммунистам работать спокойно, не выходя за пределы закона и Конституции...»[267].

Мое выступление ничего не могло изменить, и я это понимал. Я выступал отчасти из простого чувства справедливости, из протеста против явного нарушения Конституции и унижения, которому был подвергнут весь съезд. Я хотел также достаточно достойно завершить свое недолгое пребывание на постах народного депутата СССР и члена ЦК КПСС. В перерыве или вечером 3 и 4 сентября ко мне подходили многие народные депутаты, чтобы выразить солидарность и согласие. Я получил также несколько десятков телеграмм; по некоторым из них было видно, что многие из коммунистов в провинции боялись репрессий и просили съезд взять их под защиту.

На вечернем заседании съезда 3 сентября присутствовало 1700 депутатов. Многие из выступавших еще раз осуждали ГКЧП, приветствовали Ельцина или союз Ельцина и Горбачева, призывали к рождению «нового Горбачева». Юрий Карякин, поднявшись на трибуну, заявил о своем отказе от мандата народного депутата СССР. С короткой и неясной речью выступил и Горбачев, который защищал некую новую государственность Союза и выражал надежду на создание обновленного Союза суверенных государств. Депутаты встретили и проводили Горбачева весьма жидкими аплодисментами.

4 сентября 1991 г. на заседаниях съезда не было должного порядка, заседания часто прерывались, а весь президиум съезда удалялся на длительные совещания. Ораторов мало кто слушал, и в зале порой оставалось не более половины депутатов. Несколько раз Б. Ельцин отдельно собирал группы депутатов от российских регионов. С другой стороны, очень многие из депутатов, которым не давали слова 2 и 3 сентября, смогли теперь выступить с трибуны хотя бы с двухминутной речью. Эти выступления, однако, не транслировались по телевидению и не были опубликованы в газетах. Основной проект закона СССР об органах государственной власти и управлении Союза ССР в переходный период, который был предложен съезду Н. Назарбаевым 2 сентября от имени всех руководителей республик и Президента СССР, не был принят. При кворуме для принятия решения этого конституционного закона в 1483 голоса за него проголосовало только 1200 народных депутатов. Это вызвало растерянность в президиуме съезда, начались заседания по группам и поиски какого-то компромисса. В конце концов был объявлен перерыв до 10 часов утра следующего дня. Газеты писали о том, что на съезде возникла «нештатная ситуация».