И в ноябре 1641 г. терпение ограбленной и униженной колонии лопнуло. Восстал весь остров. На долголетний гнет, депортации и истребление ирландцы отвечали адекватно. Убивали английских переселенцев, угнездившихся на их землях, женщин и детей топили или изгоняли прочь, предварительно раздев донага, на смерть от холода и голода. По британским данным, погибло до 30 тыс. чел. Впрочем, за точность ручаться не приходится — англичане уже в то время умели манипулировать “общественным мнением”, и данные взяты из газет, живописавших зверства “ирландских дикарей” (впоследствии оказалось, что в городах спаслось довольно много англичан, и их через 8 лет перебьют свои же англичане — в качестве “роялистов”).

Командующий британскими оккупационными войсками О`Коннел в общем-то верно разобрался в причинах восстания и докладывал о них, но в его руках осталось лишь несколько крепостей, требовалось уже не просто усмирение, а вторичное завоевание Ирландии. Парламент горячо ухватился за эту идею, квалифицируя бунт как “наступление католицизма” (на права протестантов!) Для финансирования экспедиции был выпущен заем под залог ирландских земель, которые будут конфискованы у “мятежников”. Но, собрав деньги, палата общин вдруг… призадумалась — а не опасно ли будет давать королю армию? Карл уж и не знал, что же еще надо оппозиции? Потребовал объяснений. И тогда парламент издал “Великую Ремонстрацию” (хотя и принятую большинством лишь в 11 голосов). В ней подробно перечислялись все “проступки” короля с начала его правления, все, что можно подогнать под “злоупотребления”. Откуда вытекали требования прекратить эти “злоупотребления”, поставить под контроль парламента деятельность министров, лишить епископов их прав, обеспечить “свободу совести”… В общем, покатилось по второму кругу.

А король перед тем, как воевать с ирландцами, решил съездить в Шотландию, договориться о союзе или хотя бы нейтралитете. И там неожиданно для себя узнал, что в Шотландии у него много сторонников. Которые открыли ему глаза и представили доказательства, что в прошлой войне действия шотландцев и английской оппозиции четко координировались. Ошарашенный тем, как его водили за нос, Карл поехал в Лондон — и обнаружил, что в Англии его авторитет тоже еще высок, по пути толпы простолюдинов радостно приветствовали своего монарха. И король резко изменил поведение, готовясь к роспуску изменнического парламента. Оппозиция об этом пронюхала и нанесла удар первой. Опять взбунтовала городскую чернь, вооруженные банды ворвались в парламент и изгнали делегатов, верных королю — епископов, лордов, дворян. Таким образом, пуританские лидеры сами преступили законы, за которые “боролись”, о неприкосновенности парламентариев, о невозможности их разгона.

Король через генерал-прокурора потребовал ареста смутьянов. Это не было исполнено. Тогда он сам с 500 солдатами (а больше у него и не было) явился в парламент арестовать 5 главных преступников. Они в последний момент успели скрыться через другой выход и принялись по предместьям поднимать народ “на защиту парламента”. В Лондоне началась смута, оппозиционеры объявили мобилизацию городского ополчения. И Карлу эта волынка надоела. Он уехал в Оксфорд и стал собирать войска. А оппозиция, в свою очередь, формировала лондонскую милицию, которую возглавил граф Эссекс. Сторонников короля называли “кавалерами”, парламента — “круглоголовыми”, поскольку они, в отличие от дворян, не носили длинных волос. Первым открыл боевые действия депутат парламента Кромвель. Создав отряд со своим зятем, он по собственной инициативе захватил склад оружия в Кембридже и погромил обоз, везший королю деньги и столовое серебро.

22 августа 1642 г. Карл поднял в Ноттингеме свое знамя, что означало официальное объявление войны. Но англичане во все времена носились со своими законами, как с писаной торбой, поэтому война объявлялась не парламенту — такого законы не предусматривали, а графу Эссексу, на что монарх имел полное право. И юридическим поводом стала не государственная измена проходимцев-парламентариев, а то, что только король мог мобилизовывать милицию, то есть Эссекс нарушил его прерогативы. В целом же ситуация сложилась странная. В Лондоне к власти пришли олигархи-пресвитериане, и у них было огромное преимущество — порты, главные города, флот, деньги, оружие. Но сами-то они были отнюдь не против королевской власти, только хотели сделать ее подконтрольной. И Эссекс с другими парламентскими генералами были не против короля. Они не хотели потерпеть поражение, но и не желали победы над ним. Потому что не знали, что же делать с этой победой?

И войско-то отправили “на защиту” короля! Других вариантов законы тоже не предусматривали. Вот и рассчитывали продемонстрировать силу и замириться с Карлом. Однако замириться, независимо от условий, не позволяли опасения — а будет ли король эти условия выполнять? Парламент увяз в обсуждении “гарантий” — и никак не мог придумать, какими же должны быть “гарантии”, чтобы Карл не смог их нарушить? Армия Эссекса тем временем топталась на месте. Впрочем, в обе армии собрались люди, ни разу не воевавшие. И когда в октябре сошлись в бою при Эджехилле неумело маневрировали туда-сюда, тыкались друг к другу робкими атаками. Но у короля были все же дворяне со своим гонором и понятием чести. А войско “круглоголовых” состояло из всякой сволочи, вело себя трусливо, чуть что показывая спину, и потери понесло впятеро больше, чем “кавалеры”.

Карл победил и утвердился в 50 км от Лондона. И если бы действовал решительно, мог тотчас занять столицу и навести порядок. Но и военные способности роялистов оставляли желать лучшего. Так вот сразу идти на Лондон они не рискнули и решили сперва очистить от противника остальную страну. В результате худо пришлось простонародью. Ему-то были глубоко по барабану все “гарантии”, либеральные теории, политическая грызня. Зато парламент начал усиленно собирать налоги “для защиты короля”, король собирал “для собственной защиты”, и повсюду бродили отряды двух армий, обжирая крестьян.

На континенте успехи антигабсбургской коалиции опять застопорились. Каталонцы, почувствовав на себе прелести французской оккупации, быстро одумались, начали партизанскую войну или переходили на сторону испанцев. Войска Людовика потерпели поражения при Лериде и Таррагоне, сам король и кардинал с главными силами надолго застряли, осаждая каталонскую крепость Перпиньян. Правда, в Германии имперцев оттягивали на себя шведы, раз за разом вторгаясь с севера и опустошая все на своем пути, но умер Бернгардт Саксен-Вейманский. Его сын Гебриан возобновил договор с Францией, однако авторитет имел куда меньший, чем у отца, многие солдаты от него разбежались.

А в Кельне умерла Мария Медичи. В нищете, в долгах. Причем Кельн был одним из тех городов, где действовали упоминавшиеся законы, запрещавшие хоронить не расплатившихся должников. И экс-королева под них попала. Несколько месяцев ее труп валялся в соответствующем “хранилище” с телами других бедняков. Наконец, Ришелье подсказал Людовику, что все-таки некрасиво, если мать короля где-то разлагается без погребения. Отправили уполномоченного с большой суммой денег, и лишь после удовлетворения кредиторов кельнские власти разрешили вывезти гроб во Францию. Похоронили рядом с убитым ею мужем. Свою прежнюю покровительницу, а потом противницу кардинал пережил всего на полгода. Он еще успел взять Перпиньян. Но здоровье, подорванное непомерной работой, сдавало, при осаде Ришелье стал болеть от осенней сырости, а в декабре 1642 г. началось воспаление легких, которое и свело его в могилу. Перед смертью он посоветовал королю назначить своим преемником Мазарини. Ну а огромнейшее состояние, правдами и неправдами сколоченное покойным премьером, быстро пошло прахом. Львиную его долю под разными предлогами урвал не кто иной, как рыдавший над гробом Людовик. И Анна Австрийская тоже себя не забыла.