И. В. Запорожец был назначен на должность первого заместителя начальника Ленинградского управления НКВД летом 1932 года, а уже в августе 1934 года оказался в госпитале. Более того, до середины 20-х годов он вообще был резидентом советской разведки за рубежом. Но это, возможно, частности.

Главное же, наверное, заключается в том, что вопрос о нарушениях социалистической законности не столь прост, как мы его обычно представляем. Прежде всего, идеологами репрессивных мер были многие видные деятели большевистской партии: Л. Троцкий, Н. Бухарин, М. Томский, А. Рыков, Н. Хрущев, В. Молотов, И. Сталин и другие. Им вторили, активно помогали в оформлении всех юридических законов и правил органы прокуратуры, обязанные защищать социалистическую законность. В 1934 году вносятся новые изменения в Уголовный кодекс — расширяют статьи за контрреволюционную и антисоветскую деятельность. Причем даже за помол зерна на частных мельницах ужесточались меры наказания. Так, 4 июля 1934 года за подписью главного прокурора РСФСР В. Антонова-Овсеенко во все города России была направлена специальная депеша. Она предусматривала за тайный помол зерна «судить всех лиц по статье 58, пункт 7-й УК РСФСР», а это уже политическая статья[657]. Впрочем, и без того машина репрессий двигалась словно по хорошо наезженной колее. За 2,5 месяца после 1 декабря 1934 года только в Ленинграде органы НКВД арестовали 843 человека, выслали из города — 663 человека и 325 человек были направлены на работу в другие регионы страны, где впоследствии многие из них арестованы, а затем расстреляны. Всего с 1935 по 1938 год в Ленинграде и области репрессировано свыше 90 тыс. человек.

Совершенно справедливо отмечал в 1991 году помощник начальника следственного отдела КГБ СССР полковник А. Я. Валетов: «…неюридический подход и не давал возможности окало сорока лет восстановить доброе имя бывших комсомольских вожаков Ленинграда Румянцева, Толмазова, Котолынова и других, всего 13 человек, необоснованно осужденных за убийство Кирова совместно с террористом Николаевым. Нужно сказать, что родители и жены этих жертв, будучи сами репрессированными, так и не дождались справедливости в отношении их близких, хотя десятилетиями обращались в правоохранительные и партийные органы».

История многослойна и многолика. Ее делают не отдельные личности и даже не партии, хотя роль лидеров и политических течений огромна. Однако лидеров и партии нельзя красить только одним цветом — белым или черным. Трактовка исторических событий — дело сложное. Трагедия 30–50-х годов втянула в свою орбиту слишком много человеческих судеб, отразилась не только на поколении людей, живших тогда, но и до сих пор отражается на нас с вами, в нашей психологии и сознании.

Выстрел в Смольном прошелся рикошетом по всей нашей истории. Он явился трагедией не только для партии, но и для народа. Но он не может быть поводом для злопыхательства, лжи, фальсификации. Уроки и горький опыт драмы страны после трагедии в Смольном, к сожалению, сегодня практически не усвоены многими современными политическими деятелями. Их амбициозность, безапелляционность, попытки манипулирования сознанием широчайших трудящихся масс якобы во имя блага народа по формам и методам во многом напоминают политические баталии, предшествующие годам массовых репрессий. Тем более что ныне террор — уголовный и политический — ведется как против отдельных граждан, так и против целых народов. И это тревожит. Конфронтацией, полным разрушением прошлого Храма будущего не построить, мира не достичь.

Судьбы народа сокрыты в его истории. Явления и события прошлого открывают свой подлинный смысл по истечении длительного времени, выступая во всей своей сложности и противоречивости, неся на себе печать созидания и разрушения, национальной славы и позора.

Писать о том, что происходило тогда у нас, в советской стране, без боли в сердце невозможно. Внутри страны, благодаря развернувшимся шрам политических вождей, вопреки воле широчайших народных масс, была развернута настоящая «холодная война», касалась ли она проблем стратегического развития страны — возможности построения социализма в одной стране, сущности индустриализации и ее темпов, коллективизации и форм кооперирования сельского хозяйства, развития партии, соотношения дисциплины и демократами т. п. — все подвергалось оппозиционерами не просто сомнению, а остракизму, осмеянию, неверию.

Высшие руководители всегда это понимали и знали, но постоянно держали широкие массы в заблуждении, вне игры, делали многих из них «козлами отпущения».

Это проявилось, прежде всего, в деле «Ленинградского центра» — или, как его называют, «в следственном деле Николаева и других».

Весьма откровенно И. И. Котолынов, В. В. Румянцев, В. И. Звездов, Н. С. Антонов, Г. В. Соколов, А. И. Толмазов, Л. О. Ханик и другие рассказывали не только общеизвестное о своих прошлых оппозиционных делах, не только каялись в содеянном, но подробно излагали взгляды на будущее, вполне определенно говорили о своих политических симпатиях и антипатиях, делились опытом организационных связей своих сторонников. При этом главными силами, мозговыми центрами и организаторами, по их собственным заявлениям на следствии, у них являлись их вчерашние кумиры — Каменев, Зиновьев, Бакаев, Евдокимов.

Не разделяю взгляда Ю. Н. Жукова, что «в своих откровенных показаниях они и не предполагали, как те будут использованы, к каким последствиям приведут их самих и очень многих»[658]. Безусловно, не все, но такие сопроцессники Николаева, как И. И. Котолынов, В. В. Румянцев, А. И. Толмазов, В. Левин, Л. Сосицкий, Л. Ханик, прошли большую школу оппозиционных битв, некоторые из них были делегатами партийных и комсомольских съездов, вожаками руководящих партийных и комсомольских органов, политработниками и прекрасно понимали, как отразятся их признательные, искренние или ложные, показания на судьбах их старших товарищей.

Более того, они осознавали, и это видно из их допросов, что контрпропаганда, разговоры, которые они вели против действий Центрального Комитета ВКП(б), лично Сталина и Советского Правительства, были той питательной средой, которая порождала настроения недовольства, ненависти, создавала предпосылки для расширения атмосферы антисоветских отношений. Не случайно, что большинство из них признали свою моральную ответственность за террористический акт Николаева.

Конечно, следует учитывать, что, делая подобные заявления, они рассчитывали этим сохранить себе жизнь, будучи, несомненно, осведомленными об указах от 1 декабря и об изменениях, внесенных в уголовно-процессуальные кодексы союзных республик.

Материалы этого приложения неполны. Автор воспользовалась только теми документами, которые она получила от некоторых родственников расстрелянных.