— Вот тебе и Джо! — сказал он.

Дженни ответила злым взглядом.

— Я знаю, что это Джо! — сердито вспыхнула она. — Что ты хочешь сказать, не понимаю!

— Да ничего, Дженни. Но теперь, когда он ушёл, я вдруг вспомнил, что он всё ещё должен мне три фунта!

Настоящий демон ярости проснулся в груди раздражённой Дженни, подстрекаемой завистью и сознанием, что Джо окончательно и навсегда от неё отделался. Она скривила губы.

— Подумаешь, три фунта! — фыркнула она презрительно. — Такие деньги Джо может швырнуть лакею. У него целое состояние, он мог бы купить и продать тысячу таких, как ты. Джо настоящий мужчина. Он умеет дела делать, из всего извлекать деньги. Почему ты не берёшь с него примера? Посмотри на его автомобиль, посмотри, как он одет, какие курит папиросы, сколько у него золотых вещей. Посмотри на него, говорю тебе, и устыдись! — Её голос перешёл в крик. — Джо такой человек, который устроил бы жене хорошую жизнь, водил бы её в рестораны, и на танцы, и в разные другие места, окружил бы её изысканным обществом и всё такое. Посмотри на него — и затем на себя! Ты не достоин развязать тесёмку у его башмаков, слышишь? Ты и не мужчина вовсе. Ты тряпка, неудачник, вот что ты, вот что Джо сейчас о тебе думает. Он едет себе, развалясь, в своём красивом, большом автомобиле и смеётся над тобой. Хохочет до упаду. Неудачник, говорит он про тебя, неудачник, неудачник, неудачник!!

Её голос стал визгливым и оборвался, на губах выступила пена, в глазах светилась ненависть.

Дэвид стоял, сжимая руки и глядя ей прямо в лицо.

Он с большим трудом сдерживался, понимая, что единственное средство остановить припадок — это оставить её одну. Он отвернулся, ушёл на кухню.

Дженни осталась в гостиной. Она дышала тяжело, прерывисто. Подавила в себе желание пойти за Дэвидом на кухню и высказать все начистоту; она приберегла для следующего раза те шпильки и язвительные оскорбления, что были у неё на языке. Есть другое средство, получше!

Дженни всхлипнула без слёз. Запах дорогих папирос всё ещё стоял в воздухе и доводил её до бешенства. Она выбежала из комнаты, надела шляпку и ушла.

Было уже поздно, когда она вернулась домой. Около одиннадцати. Но Дэвид ещё не спал. Он сидел на кухне за сосновым столом, погружённый в чтение первого оттиска нового, только что утверждённого постановления Комиссии по угольной промышленности. Когда Дженни вошла в кухню, он поднял глаза. Она остановилась в дверях. Шляпка её съехала немного набок, глаза были мутны, щеки прорезаны тонкими красными жилками. Дженни была безнадёжно пьяна.

— Алло! — фыркнула она. — Что, все трудишься, деньги зарабатываешь.

Она говорила невнятно, путая слова, и выражение её лица не оставляло сомнений. Дэвид в ужасе вскочил. Он в первый раз видел её пьяной.

— Оставь меня, — она оттолкнула его и чуть не упала, — не нуждаюсь в твоих заигрываниях! Убери подальше руки! Ты ничего подобного не заслуживаешь…

Дэвид почувствовал отвращение к ней.

— Дженни! — взмолился он.

— Тшенни! — передразнила она его, состроив пьяную гримасу. Она качнулась к нему, подбоченилась с пьяной удалью. — Хорош муж, нечего сказать, заставляет меня тратить здесь даром лучшие годы. Я здорово веселилась во время войны, пока тебя не было. И хочу так же веселиться теперь!

— Дженни, прошу тебя, — молил он, оцепенев от муки. — Ты бы лучше легла.

— Не лягу. — Она захихикала. — Не лягу, для тебя…

Наблюдая её, Дэвид вдруг подумал о ребёнке, которого она родила ему, и видеть её в таком унизительном состоянии стало невыносимо больно.

— Дженни, ради бога, возьми себя в руки! Уж если я ничего больше для тебя не значу, то подумай о нашем ребёнке, вспомни о Роберте. Я до сих пор не говорил об этом. Я не хочу тебя расстраивать. Но неужели и память о нём ничего для тебя не значит?

Дженни разразилась пьяным смехом. Она хохотала, хохотала, пока у неё не потекла изо рта слюна.

— Я, кстати, собиралась сказать тебе насчёт этого кое-что, — сказала она глумливо. — Давно собиралась… «Наш ребёнок». Вы льстите себе, милорд! Откуда ты знаешь, что он был твой?

Не понимая, он посмотрел на неё с выражением отвращения. Это её взбесило.

— Дурак! — взвизгнула она вдруг. — Это был ребёнок Джо!

Тогда он понял. Побледнел как смерть. Яростно схватил её за плечи и прижал к притолоке двери.

— Это правда?

Отрезвлённая физической болью, она уставилась на него мутным взглядом и поняла, что зашла слишком далеко: она вовсе не собиралась выдать тайну Дэвиду. Испугавшись, она заплакала. Сразу ослабела, обмякла. Привалившись к Дэвиду, она доплакалась до истерики.

— О боже, о боже! Прости меня, Дэвид. Я скверная, гадкая. Я знать больше не хочу мужчин, никогда, никогда, никогда. Я хочу быть хорошей. Я нездорова, в этом вся беда, я не совсем здорова, приходится выпивать иногда стаканчик, чтобы поддержать силы…

Она все причитала и причитала.

С тем же застывшим суровым лицом Дэвид дотащил её до дивана, поддерживая ладонью её валившуюся голову. Дженни в истерическом припадке заколотила пятками. Она продолжала:

— Дай мне возможность исправиться, Дэвид, о бога ради, дай! Я не дурная женщина, право же нет; он меня обошёл, но теперь всё кончено, кончено давным-давно. Ты это мог сам видеть сегодня, он смотрел на меня как на мусор под ногами. А ты, Дэвид, самый лучший человек на свете, другого такого нет! Мне тошно, Дэвид, мне ужасно плохо. Я целую вечность уже не отдыхала, я вправду не здорова. Ах, если бы ты ещё раз испытал меня, Дэвид, Дэвид, Дэвид…

Он угрюмо смотрел в сторону, не мешая ей изливаться и этим отделываться от угрызения совести. Тяжкая боль давила ему сердце. Дженни нанесла ему ужасный удар. Любовно хранил он в душе воспоминание о маленьком Роберте. А она и это осквернила!

В конце концов Дженни перестала хныкать, нервное дрыгание ногами прекратилось. Наступила тишина. Дэвид тяжело перевёл дух. Затем сказал тихим голосом:

— Не будем больше об этом говорить, Дженни. То, что ты сказала, совершенно верно. Ты нездорова. Я думаю, тебе было бы полезно уехать на время. Не хочешь ли погостить на ферме у Дэна Тисдэйля в Суссексе? Я легко мог бы это устроить. Я встречаюсь с Дэном.

— На ферму? — ахнула Дженни, потом подняла страдальческие, восторженные глаза. — В Суссекс?!

— Да.

— О Дэвид! — Дженни снова начала плакать. Неожиданно открывшаяся перспектива была так заманчива, и Дэвид так необыкновенно добр, и все так чудесно. — Ты так добр ко мне, Дэвид, обними меня разок и скажи, что все ещё любишь меня.

— Ты обещаешь никогда больше не брать в рот вина?

— Да, Дэвид, да, обещаю.

Всхлипывая в бурном приливе нежности и преданности, она клялась, что выполнит обещание.