входа контролеры,

В петлицах — бантики, беспомощность в зрачках.

Всё те же смокинги, жилеты и проборы.

Лишь седины прибавилось в висках…

Идешь по лестнице и с зоркостью поэта.

Не вскинув глаз, доходишь до всего:

Вот это ноги адвоката Дзета.

А это ножки дочери его.

Вбегает лань всё в той же алой шали.

За ней с одышкою всё тот же старый лев…

Хирург знакомый томно пляшет в зале,

Бородку ввысь мечтательно воздев.

Не прошлогодняя ль дрожит в буфете водка?

Омолодились лишь индюшка и балык…

О ты, которая так ласково и кротко

Прикалываешь к курице ярлык!..

Пройдешься медленно вдоль пестрой лотереи:

Опять автографы, два шарфа и этюд.

В углу за кассой две бессменных Лорелеи,

У всех простенков беспризорный люд…

Но под жилеткою так сладко ноют кости.

Как будто невзначай под Рождество

К соседям давнишним ты вдруг свалился в гости

Иль на семейное ввалился торжество.

Опять поймаешь в коридорчике коллегу

И, продолжая прошлогодний диалог,

Как встарь, придешь к буфету и с разбегу

Холодной рюмкой подчеркнешь итог…

Когда ж, к прискорбию, — о Господи, помилуй! —

Тебе придется что-нибудь читать

И под эстрадой с прошлогодней силой

Цветник уездный расцветет опять, —

Любой в нем нос изучен в полной мере.

Любой в нем лоб знаком, как апельсин.

И снова кажется, что пред тобой в партере

Сидит четыреста кузенов и кузин.

И так потянет, сбросив с плеч разлуку

И предвкушая наш дальнейший путь.

До восемнадцатого ряда всем им руку

Сочувственно с эстрады протянуть…

1927

Париж

ЛЕГКИЕ СТИХИ

В погожий день,

Когда читать и думать лень.

Плетешься к Сене, как тюлень,

С мозгами набекрень.

Куст бузины.

Веревка: фартук и штаны…

Сирень, лиловый сон весны.

Томится у стены.

А за кустом —

Цирюльник пёсий под мостом;

На рундучке, вертя хвостом.

Лежит барбос пластом.

Урчит вода,

В гранитный бык летит слюда.

Буксир орет: «Ку-да? Ку-да?!»

И дым как борода.

Покой. Уют.

Пустая пристань — мой приют.

Взлетает галстук, словно жгут, —

Весенний ветер лют.

Пора в поход…

Подходит жаба-пароход.

Смешной распластанный урод.

На нем гурьбой народ.

И вот — сижу…

Винт роет белую межу.

С безбрежной нежностью гляжу

На каждую баржу.

Кусты, трава…

Подъемных кранов рукава.

Мосты — заводы — синева

И кабаки… Са-ва!

А по бокам,

Прильнув к галантным пиджакам,

К цветным сорочкам и носкам.

Воркует стая дам.

Но я — один.

На то четырнадцать причин:

Усталость, мудрость, возраст, сплин…

Куда ни кинь, всё клин.

Поют гудки.

Цветут холмы, мосты легки.

Ты слышишь гулкий плеск реки?

Вздыхаешь?.. Пустяки!

1928

ПАРИЖСКИЕ ЧАСТУШКИ

Ветерок с Бульвар-Мишеля

Сладострастно дует в грудь…

За квартиру он не платит, —

Отчего ж ему не дуть.

У французского народа

Чтой-то русское в крови:

По-французски — запеканка,

А по-русски — «о-де-ви».

Все такси летят как бомбы.

Сторонись, честной народ!

Я ажану строю глазки, —

Может быть, переведет.

На писательском балу

Я покуролесила:

Потолкалась, съела кильку, —

Очень было весело!

Эх ты, карт д’идантитэ,

Либерте-фратернитэ!

Где родился, где ты помер.

Возраст бабушки и — номер…

Заказали мне, — пардон, —

Вышивать комбинезон…

Для чего ж там вышивать.

Где узора не видать?

Вниз по матушке по Сене

Пароход вихляется…

Милый занял двадцать франков —

Больше не является.

Сверху море, снизу море.

Посередке Франция.

С кем бы мне поцеловаться

На подземной станции?

Мне мясник в кредит не верит —

Чтой-то за суровости?

Не пойти ли к консультанту

В «Последние новости»?

Чем бы, чем бы мне развлечься?

Нынче я с получкою.

На Марше-о-тос смотаюсь.

Куплю швабру с ручкою.

На булонском на пруде

Лебедь дрыхнет на воде.

Надо б с энтих лебедей

Драть налоги, как с людей…

Как над Эйфелевой башней

В небе голубь катится…

Я для пачпорта снималась —

Вышла каракатица.

Над Латинским над кварталом

Солнце разгорается…

У консьержки три ребенка,

А мне воспрещается.

Мой земляк в газете тиснул

Объявленье в рамке:

«Бывший опытный настройщик

Ищет место мамки».

1930