Такой был план Лебофора. Епископ, по-видимому, окончательно попался в ловушку, и Лебофор заметил, что на другой день большое число самых свирепых и решительных солдат Цезаря покинуло город, чтобы рыскать по всем направлениям в местности, примыкавшей к Ферраре. Между тем радость, с какой Лукреция ждала прибытия Альфонсо, невольно причиняла Реджинальду такие мучительные страдания, что молодая женщина заметила страшную перемену в его обращении, и ее подозрения стали еще мрачнее. В ее душе возникли опасения в его честности, и она терзалась мыслью, что сама придумала план, посредством которого ее жених будет предан врагам. К тому же ее письмо к Альфонсо, написанное таким образом, чтобы его было можно показать епископу, содержало в себе непреодолимую приманку для влюбленного жениха и было доверено приверженцу его соперника. Подозрения молодой женщины еще усилились при исчезновении Реджинальда около того времени, когда мог прибыть Альфонсо. Лукреция узнала, что рыцарь находится на валах для встречи посланных разведчиков, о чем он умолчал перед нею, потому что часть плана, которую предстояло теперь выполнить, была связана с большою личной опасностью для него. Но он признал необходимым держать свиту Лукреции наготове и потому решил довериться Бембо. Содействие последнего не могло возбудить особенные подозрения, и он мог тайком предупредить свиту герцогини о предстоящем прибытии принца, который, хотя путешествовал инкогнито, но должен был рассчитывать на встречу, подобающую его сану.

Вскоре Лебофор со своими стрелками занял наблюдательный пост на валу и был очень удивлен неожиданным визитом. Лукреция в сопровождении своей свиты и стражи телохранителей приблизилась к нему, когда он с печальным видом смотрел вдаль, ожидая солнечного заката, потому что Альфонсо мог прибыть в эту пору. Рыцарь пошел ей навстречу и был крайне изумлен переменой, произошедшей с ней в такой короткий срок, а именно, странным выражением гнева и озабоченности, занявших место обычной приветливости и веселого оживления в ее чертах, к которым привык рыцарь.

– Я пришла сторожить вместе с вами, рыцарь, – торопливо сказала она. – Время тянется невыносимо во дворе, являющемся для меня тюрьмой, а свежий вечерний воздух, может быть, освежит меня и разгонит печальные мысли, не дающие мне покоя. Вдобавок, мне еще необходимо поговорить с вами наедине.

При этих словах спутники герцогини Борджиа отошли в сторону. Тогда Лукреция приблизилась к Реджинальду и заговорила в большом волнении:

– Я доверяла вам и буду доверять, наперекор нашептываниям злого недруга, пока не увижу своими глазами вашего вероломства. Ко мне приходил епископ д’Энна и предостерегал меня от слепого доверия вам. Он сообщил, что вы подняли мятеж среди гарнизона и склонили на свою сторону солдат Цезаря, чтобы они оказали поддержку вашему предательству, так как вы замышляете забрать меня в плен. Да, епископ опасается, что вы намерены отрезать мне всякое общение с моими друзьями, и говорит, будто сам слышал, как вы давали своим разведчикам приказ убить какого-то иоаннита, который должен явиться сюда с вестями из Феррары, причем прибытие окровавленного тела иоаннита к городским воротам должно послужить сигналом к открытой измене, имеющий целью лишить меня жизни.

Реджинальд, услышав это, воскликнул:

– Так вот на что надеялись и рассчитывали эти гнусные злодеи!

– Выслушайте меня! – продолжала Лукреция. – Я приказала своей свите в полном составе дожидаться меня внизу, у ворот. Моя безрассудная жалость и доверие дали вам надежду и средства исполнить ваш жестокий замысел. Но знайте, я хочу дожидаться здесь прибытия Альфонсо. Если он жив и невредим, то я буду благодарна вам за свое существование, в противном же случае я отомщу вам за его смерть собственной рукой. Да, я намерена убить вас за ваше бесчестное предательство. Я отдам вас на расправу моим солдатам без всякого сожаления, не задумываясь ни на одну минуту.

Пораженный этими словами Реджинальд не мог ответить ей ни слова, а только показал на заходящее солнце и поник головой в тягостном раздумье.

Лукреция сделала бы еще попытку разрешить свои мучительные сомнения, если бы на валу не показался епископ. Он сделал вид, будто не замечает волнения Лукреции и Реджинальда, и с целью усилить подозрения молодой женщины выразил удивление, что ни один из всадников, посланных по направлению к Ферраре, не вернулся назад.

– Быть может, они услышали что-нибудь о рыскающих по окрестностям Вителли и соединились в один отряд, – возразил Лебофор с притворным спокойствием.

Епископ кинул испытующий взор на Лукрецию. Она меж тем печально смотрела на своих солдат, поспешно собиравшихся у подножия крепостного вала, и думала:

«Так вот в чем заключался злодейский умысел! Альфонсо намеревались убить, его смерть приписать содействию Реджинальда, меня же заставить или покончить с ним, или разделить позор приписанного ему преступления!»

Нетерпение и тревога молодой женщины возрастали с каждой минутой. Солнце уже закатилось, но на горизонте не появлялось еще ни одного копья и ничто не возвещало приближения избавителей Лукреции. Она слушала речи епископа, явно не понимая, что ей говорили, и часто ее взор с беспокойством обращался на Лебофора. Мучения рыцаря становились почти невыносимыми. Сам епископ тоже, видимо, волновался и снова осведомился о разведчиках. Убедившись, что Альфонсо не едет, Реджинальд пришел в бешенство от окружавшего его вероломства и стал думать о насильственной расправе со злоумышленниками. Он мог надеяться овладеть городом с помощью свиты Лукреции, если бы ей внезапно стала грозить опасность, но его удерживало от этого шага только опасение, что мятеж, который неминуемо должен последовать за тем, мог бы оказаться пагубным для нее. При наступлении ночи он стал убедительно просить герцогиню отправиться на покой. Однако его мрачные мысли и озабоченность усилили ее сомнения и опасения, и вместо того, чтобы последовать его совету, она вскочила и воскликнула точно в припадке безумия:

– Нет, изменник, прежде чем я удалюсь отсюда, я хочу дождаться здесь окровавленного трупа Альфонсо и увидеть, как падет твоя голова в расплату за твое предательство!

Во время ее речи епископ внезапно воскликнул:

– Чье это знамя вдали! Ведь мы не высылали своих главных сил?

– Это – знамя Альфонсо д’Эсте и его войска, – ответил Реджинальд, посмотрев по направлению, указанному епископом, и обратился к Лукреции: – Ну, зовите своего палача. Его удар не так жесток, как ваши слова.

– Где же дон Уго?.. Вот странное дело! – воскликнул епископ д’Энна и внезапно повернулся, как бы намереваясь уйти.

Однако Реджинальд Лебофор проворно схватил его и воскликнул:

– Ни с места! Иначе, несмотря на твой святительский сан, я покажу тебе, что я – комендант Фаэнцы и требую повиновения от всех, кто находится в ней! Ни с места, или эта секира размозжит твой предательский череп! Наконец-то простая честность одолела тебя.

– Реджинальд… мой герой… мой спаситель! Неужели вы не простите меня? – воскликнула Лукреция, и ее жестокое нравственное напряжение разрешилось потоком слез.