– Перебивать – это слабость, юный Келлхус. Нетерпение порождается страстями, а не интеллектом. Тьмой, что была прежде.

– Понимаю, прагма.

Холодные глаза видели его насквозь и знали, что это правда.

– Когда дуниане впервые нашли в этих горах Ишуаль, им был известен только один принцип Логоса. Какой это принцип, юный Келлхус?

– То, что было прежде, определяет то, что будет потом.

Прагма кивнул.

– С тех пор прошло две тысячи лет, юный Келлхус, но мы по-прежнему считаем этот принцип истинным. Означает ли это, что принцип «прежде и после», причин и следствий, устарел?

– Нет, прагма.

– А почему? Ведь люди стареют и умирают, и даже горы рушатся со временем, разве не так?

– Так, прагма.

– Тогда как же вышло, что этот принцип не стареет?

– Потому что, – ответил Келлхус, стараясь подавить вспышку гордости, – принцип причин и следствий не является частью круговорота причин и следствий. Это основа того, что «ново» и что «старо», и сам по себе он не может быть ни новым, ни старым.

– Да. Логос не имеет ни начала, ни конца. Однако человек, юный Келлхус, имеет начало и конец, как и все животные. Чем же человек отличается от других животных?

– Тем, что человек, как и другие животные, пребывает в круговороте причин и следствий, однако способен воспринимать Логос. Человек обладает интеллектом.

– Воистину так. А почему, Келлхус, дуниане так заботятся о воспитании интеллекта? Почему мы так настойчиво тренируем таких детей, как ты, приучая их мысли, тела и лица подчиняться интеллекту?

– Из-за Парадокса человека.

– А в чем состоит Парадокс человека?

В келью залетела пчела, и теперь она описывала сонные круги под ее сводами.

– В том, что человек есть животное, что его стремления возникают во тьме его души, что его мир постоянно ставит его в случайные, непредсказуемые ситуации, и тем не менее он воспринимает Логос.

– Именно так. А в чем разрешение Парадокса человека?

– Полностью избавиться от животных стремлений. Полностью контролировать развитие ситуаций. Стать идеальным орудием Логоса и таким образом достичь Абсолюта.

– Да, юный Келлхус. А ты, ты уже стал идеальным орудием Логоса?

– Нет, прагма.

– А почему?

– Потому что я терзаем страстями. Я есть мои мысли, но источники моих мыслей мне неподвластны. Я не владею собой, потому что тьма была прежде меня.

– Воистину так, дитя. Каким же именем зовем мы темные источники мыслей?

– Легион. Имя им легион.

Прагма поднял дрожащую руку, как бы затем, чтобы указать на ключевую остановку на пути их паломничества.

– Да. Юный Келлхус, тебе в ближайшее время предстоит приступить к наиболее трудной стадии твоего обучения: научиться повелевать живущим в тебе легионом. Только сделав это, ты сумеешь выжить в Лабиринте.

– Это даст ответ на вопрос Тысячи Тысяч Залов?

– Нет. Но это позволит тебе правильно задать его.

Дойдя почти до вершины Андиаминских Высот, они миновали коридор, отделанный панелями слоновой кости, и, щурясь от яркого солнца, очутились в личных садах императора.

Между мощеных дорожек росла мягкая, безупречная травка, темная в тени различных деревьев, которые, подобно спицам, сходились к круглому пруду в самом центре сада: водяная копия Солнца Империи. На участках, примыкающих к дорожкам, теснились гибискус, лотос и душистые кустарники. Келлхус заметил колибри, кружащих среди цветов.

Келлхус понял, что в то время как парадные покои были выстроены с расчетом на то, чтобы производить на гостей неизгладимое впечатление своим размером и величием, личные сады были спланированы с тем расчетом, чтобы создавать ощущение интимности и создавать у допущенных сюда сановников ощущение, что император почтил их своим доверием. Здесь царили простота и изящество, это была скромная душа императора, воплощенная в земле и камне.

Под кипарисами и тамарисками стояли в ожидании айнритские владыки – галеотские, тидонские, айнонские, туньерские и даже несколько нансурцев. Все они толпились группками вокруг скамьи, очевидно предназначенной для императора. Несмотря на то что все они были облачены в парадные одежды и не имели при себе оружия, эти владыки все равно более походили на солдат, чем на придворных. Между них проплывали рабы-отроки, голые по пояс, со стройными жеребячьими ногами, блестящими от масла, придерживая на бедре подносы с вином и разнообразными закусками. Благородные господа опрокидывали один кубок за другим и вытирали сальные пальцы о драгоценные шелка.

Предводители Священного воинства. Все собраны в одном месте.

«Изучение углубляется, отец».

При их появлении все стали оборачиваться в их сторону, и разговоры мало-помалу умолкли. Некоторые приветствовали Пройаса, но большинство открыто пялились на Найюра, осмелев оттого, что они не одни такие любопытные.

Келлхус знал, что Пройас намеренно не давал никому из Великих Имен встречаться с Найюром, чтобы иметь возможность держать момент первой встречи под контролем. Судя по их лицам, это решение было мудрым. Найюр, даже будучи одет как айнрити – в белую льняную тунику ниже колен и серую шелковую накидку, – все равно излучал звериную мощь. Его суровое лицо. Его мощная фигура, стальные руки, способные одним движением свернуть шею любому человеку. Его свазонды. Его глаза как ледяные топазы. Все в нем говорило либо о былых страшных деяниях, либо о не менее страшных намерениях.

На большинство айнрити он произвел глубокое впечатление. Келлхус увидел благоговение, зависть, даже похоть. Они наконец видели перед собой живого скюльвенда, и вид этого человека, похоже, вполне оправдывал те слухи, которые до них доходили.

Найюр сносил эти взгляды с презрением, и сам обводил этих людей глазами так, словно оценивал скот. Пройас что-то шепнул Ксинему, потом поспешно отвел в сторону Найюра и Келлхуса.

Внезапно владыки загомонили все разом, осыпая Найюра вопросами. Ксинем удерживал их, крича:

– Погодите, погодите, сейчас вы услышите все, что он собирается сказать!

Пройас поморщился и буркнул:

– Ну, начало прошло настолько хорошо, насколько вообще можно было рассчитывать.

Келлхус обнаружил, что конрийский принц – человек благочестивый, но в глубине души очень горячий. Он обладал силой и внутренней убежденностью, которая каким-то образом побуждала других людей искать его одобрения. Но в то же время он чересчур настойчиво выводил на чистую воду чужое нечестие и постоянно сомневался в тех людях, которых влекло к его убежденности.

Поначалу это сочетание сомнений и уверенности несколько сбивало Келлхуса с толку. Но после того вечера, проведенного с Друзом Ахкеймионом, он понял, что наследный принц просто приучен к подозрительности. Пройас был осторожен по привычке. С ним, как и со скюльвендом, Келлхусу приходилось действовать косвенно. Даже после нескольких дней обсуждений и расспросов принц по-прежнему держался настороже.