— Что значит — насобачился? Что за выражения?!

— Ну, наловчился… Ему Ефим Па… Ефим Петрович все время только шестеренки и подсовывает…

— Я ничего не подсовываю! Распределяю как положено.

— А почему Гущин все время одни детали делает, а другие — враздробь, что попало? Дядя Вася… Губин, то есть, или Маркин, они не могут? Маркин Гущина учил, он умеет не хуже. Так им — что попало, а Гущину — что повыгоднее? Это правильно?

Витковский исподлобья посмотрел на Алексея. Парень-то того… Действительно, у Гущина идут серийные, легкие детали. С успехом мог делать любой другой. Тот же Губин или Маркин. Но Губин — упрямый старый козел, с ним не сговоришься, Маркин — скандалист… И оба старики. А нужны молодые, перспективные кадры… Что это за тип пришел? Из парткома? Не похоже, не встречал его там… Черт его знает, шляются всякие, потом наговорят — не расхлебаешь… Надо переломить настроение. И так его все время шпыняют за то, что не занимается соревнованием, не растит передовиков. Вместо того чтобы делом заниматься, цацкайся тут со всяким…

— Я внесу ясность, товарищи. Специализацию в нашем цехе ввести трудно, но где только можно, мы ее осуществляем и будем осуществлять. Это — важнейший принцип современного производства.

— Вот! Понял? — сказал Иванычев. — И, понятное дело, мы передовиков поддерживаем. Их надо поощрять, создавать условия…

— Настоящих! А он не настоящий, а липовый. Кончится спецзаказ, он и съедет на свои сто пять процентов… Тогда будете с доски снимать? То на доску, то с доски? Над ним и так — кто ругается, кто смеется…

— Кто смеется? — вскочил Виктор. — Это ты подговорил, да?

Алексей укоризненно посмотрел на него.

— Эх, ты! Как был пацан, так и остался пацан… Ну зачем я буду подговаривать? Люди сами видят.

— По-моему, — сказал Федор Копейка, обводя всех серьезным взглядом, — по-моему, цэ дило трэба розжуваты… Может, он и перегнул, но тут что-то есть!

— Ты свои штучки брось! — оборвал его Иванычев. — Твои теории известны… (Федор Копейка покраснел и замолчал.) Вместо того чтобы работать с молодежью, воспитывать, ты тоже? Нашел кого поддерживать! Мы, понимаешь, мобилизуем людей, выдвигаем передовиков, воспитываем на положительных примерах, а он будет подрывать?! Дискредитировать? Этот номер не пройдет! Вот и печать нам сигнализирует. Серьезно сигнализирует! И мы к этому сигналу не можем не прислушаться. Не можем! Это что же получается? Страна, понимаете, строит коммунизм, весь народ, как один человек, вкладывает силы. И мы мобилизуем массы, весь коллектив, чтобы внести свой вклад, а тут, понимаете, появляются люди, которые пытаются ставить нам палки в колеса, тащить нас назад! Так получается, товарищи? Мы с этим мириться не можем.

Алексея трясло от злости. Что они, с ума посходили? Он же им объяснил! Да пусть спросят кого угодно…

— А с враньем можете? С враньем миритесь? А еще говорите, что коммунизм строите!

Так говорить не следовало. Понял это Алексей слишком поздно, когда установилась зловещая тишина. Все, не отводя глаз, смотрели ему в лицо, только Ефим Паника зыркал то на одного, то на другого.

— Та-ак! Договорился… — сказал Иванычев. — Тебе не нравится, как мы строим коммунизм? Может быть, тебе и коммунизм не нравится? И заодно Советская власть?

— Может быть! — сказал Гаевский.

— Я не про Советскую власть и не про коммунизм. Я про вранье… Коммунизму правда нужна, а не вранье!

Его уже не слушали, смотрели на Гаевского, ждали, что скажет он.

— Лично меня поведение Горбачева не удивляет. — Гаевский говорил негромко, медленно и веско, как человек, уверенный, что его выслушают до конца. — Может, товарищи не в курсе, я поясню. Выступление против передовиков — факт не случайный. Надо присмотреться к общественному, политическому лицу этого человека. Кто такой Горбачев? Вам известно, что он связан с баптистами?

— Я не связан, неправда!

Гаевский даже не повернул головы.

— Вам известно, что он замешан, связан с подозрительными элементами и даже подвергался недавно аресту?

— Так я же свидетелем!.. Арестовали спекулянта, я свидетель, а не замешан!

— Мы еще не знаем, товарищи, — будто ничего не слыша, продолжал Гаевский, — что это за элементы… Может, это только спекулянты. Но спекуляция бывает разная. За ней может обнаружиться и кое-что другое… Лично я ничему не буду удивляться. Может, вам неизвестно, но мне известно: еще в школе Горбачев был замешан в историю с тайной организацией…

— Как не стыдно! — закричал Алексей. — Это же была детская игра! Вас же за это выгнали, что вы начали раздувать!..

Гаевский и теперь не взглянул на Алексея, только лицо его, и без того белесое, побледнело еще больше, колючие маленькие глазки сузились.

— Лично меня никогда ниоткуда не выгоняли, что легко проверить по моему личному делу… Так вот, товарищи, в свете этих фактов выступление Горбачева, направленное на дискредитацию передовиков и срыв спецзаказа, приобретает совсем другой характер! Я считал своим долгом внести ясность, ввести вас в курс.

Иванычев выжидательно смотрел на Гаевского, ожидая, что он скажет еще. Гаевский молчал. Виктор отвернулся, уши его горели. Федор Копейка хмуро разглядывал мозоль на левой ладони и ковырял ее ногтем. Ефим Паника ловил взгляд начальника цеха и заранее изобразил на своем лице удивление и негодование.

У Витковского поначалу отлегло от сердца — тип оказался не опасный. А Горбачев-то?.. Да нет, ерунда! Что-то этот подтасовывает, пришивает… Хотя кто его знает! Надо это дело ликвидировать. Пусть потом разбираются, кому нужно. А то наделают шума, начнут копаться: передовики, не передовики… Ему еще только не хватало, чтобы обвинили в очковтирательстве, выдвижении дутых передовиков…

— Что будем делать, Владимир Семенович, как думаете? — спросил Иванычев.

— Что тут думать? Паршивую овцу из стада вон, вот и все.

— Нет, Владимир Семенович, я не согласен. Поскольку был сигнал печати, а теперь еще обнаруживаются такие факты, мы просто так не можем… Надо вокруг этого дела создать общественное мнение, извлечь уроки. Правильно я говорю? И поскольку Горбачев — беспартийный, не комсомолец, заняться этим должна профсоюзная общественность. Я так думаю: подготовим вопрос и через день-два поставим на цехкоме. Нет возражений?

Последнее, что увидел Алексей, уходя, был взгляд Виктора — испуганный и вопрошающий. А, черт с ним! Дело теперь уже не в нем… Что они, все ослепли, сошли с ума? Ведь они на самом деле хотят, чтобы Витька был передовиком, чтобы цех перевыполнял план и завод тоже, чтобы страна шла к коммунизму. Так ведь и он хочет того же! И они, и он говорят одни и те же слова, а получается так, словно говорят они