Вопрос об Иванове оказался для Кремля настолько важен, что на следующий день, 21 июня, с материалом на полполосы за подписью «Обозреватель» выступил главный орган ЦК КПСС газета «Правда». Пространная статья, составленная, по всей вероятности, в международном отделе Центрального комитета партии, была озаглавлена «Заявление английского премьер-министра бьет мимо цели».

«Можно подумать, — писала газета, — что в правительственном кризисе в Великобритании виноваты не “слабости Джона Профьюмо”, не “чары мисс Килер”, а “интриги” Советского Союза и его представителей в Англии». Далее в материале отмечалось, что «к английским консерваторам давно уже привилось название “твердолобых”».

В правдинской статье, в заключение, говорилось, что «на Советский Союз и его представителей в Англии возводится напраслина» и подчеркивалось, что «это не может не нанести вреда советско-английским отношениям».

Руководство ГРУ отреагировало на позицию Кремля безотлагательно. Иванову приказали «забыть» о его работе в Лондоне. В те июньские дни 1963 года военного разведчика раз за разом вызывали на ковер. Партийные бюрократы требовали от него объяснений, принуждали каяться в собственной невиновности. Иванов все делал, как этого требовало от него родное начальство: объяснял, что во внутренние дела суверенной Великобритании не вмешивался, британское правительство и его министров не свергал, а занимался лишь дипломатической деятельностью, боролся, так сказать, за мир во всем мире.

Всю эту чиновничью канитель он смиренно переносил, понимая, что другого выхода у него нет. Через несколько недель до Иванова дошла весть о смерти друга. Не стало доктора Уарда.

— Стива заставили уйти из жизни, — утверждал Евгений Михайлович. — Он мешал, его признаний на суде боялись. Он слишком много знал, знал то, что никак нельзя было раскрывать. И его убрали… из жизни… навсегда…

В ту пору он поклялся себе, что, если только судьба снова забросит его на Британские острова, первый его визит будет на кладбище Мортлейк к могиле друга.

Тем временем судьбу самого Иванова решало руководство ГРУ. Начальство предложило направить его на учебу в Академию Генерального штаба. Ее диплом был пределом мечтаний для любого советского офицера. Для Иванова же это была по сути дела почетная ссылка. Третий диплом о высшем военном образовании ему был вовсе ни к чему.

— Пойми, — пытался по-дружески объяснить Евгению Михайловичу целесообразность этого шага начальник Генштаба маршал Бирюзов, — тебе нужно временно уйти из управления, переждать смутные времена. Жизнь — это тебе, брат, не математика. Она не всегда предлагает логичные решения.

Маршал Бирюзов, благоволивший к Иванову, искренне хотел помочь ему. Он лучше других был осведомлен о результатах его работы, ценил его профессиональные качества и хотел сохранить его для дальнейшей службы.

В ГРУ наступали нелегкие времена. Дело Пеньковского стоило карьеры многим чинам в советской военной разведке. Маршал это предвидел и поэтому все-таки отправил подопечного на четыре года в академию.

— Я согласился, надеясь, что после окончания учебы меня вернут на оперативную работу, — вспоминал Иванов. — Бирюзов обещал мне возвращение «в поле».

Но маршала вскоре не стало. Он погиб в авиакатастрофе в Югославии. Сменивший Бирюзова на посту начальника Генштаба маршал Захаров не был настроен помогать опальному разведчику.

Наступали смутные времена, и не только в ГРУ ГШ. Кадровые перестановки готовились практически повсюду. Хрущевские реформы в экономике вызвали скрытое, но широкое недовольство. Внешняя политика пришлась не по вкусу, в частности, военным. Назревал переворот, который задолго и в деталях готовил вместе со своими единомышленниками Леонид Ильич Брежнев, бывший тогда весьма влиятельным функционером в партии — вторым секретарем ЦК.

Шефу КГБ Владимиру Семичастному, ставшему на сторону заговорщиков, Брежнев предлагал различные варианты организации покушения на Хрущева. Будущий лидер партии и страны сначала настойчиво советовал шефу госбезопасности организовать авиакатастрофу во время одного из зарубежных визитов премьера. Семичастный возражал, доказывая, что экипаж персонального самолета Хрущева предан Никите Сергеевичу, и посему этот вариант практически неосуществим. Тогда Брежнев предложил отравить Хрущева или подстроить автокатастрофу. Семичастный стоял на своем: убийство — дело слишком рискованное, убрать Хрущева можно было и без крайних мер.

Так и произошло. На октябрьском пленуме ЦК КПСС Леонид Брежнев провел тихую, но эффективную операцию, сплотив вокруг себя недовольных самоуправством Хрущева функционеров. Старику даже не дали сказать последнее слово на пленуме. Он был вынужден подать в отставку со всех постов.

Началась новая эра советской истории. Никто еще не знал, что будет означать приход Брежнева на первые роли в партии и государстве. Но мало кто ожидал, что после хрущевской оттепели наступит долгая брежневская зима. Леонид Ильич на два долгих десятилетия обеспечил практически пожизненные привилегии высокопоставленным советским партаппаратчикам и чиновникам средней руки. В стране воцарилась убаюкивающая безмятежность. Советский Союз вступил в полосу исторического штиля.

Иванов по мудрому совету родственников и начальства спокойно пережидал все эти метаморфозы за штабными играми в просторных залах старого здания Академии Генштаба, что находилось тогда в переулке Хользунова. Друзья Иванова были правы в том, что после расследования дела Профьюмо Евгению Михайловичу лучше всего на некоторое время отойти от дел. Ивановские похождения с Кристиной Килер, после опубликования доклада Деннинга, стали известны многим, и проблемы в них никто не видел. В конце концов, не пойман — не вор. Но хорошей репутации Иванова, особенно среди нового руководства ГРУ, досужие разговоры о его моральном облике не очень-то способствовали.

Рассуждали примерно так: зачем Иванов связался с этой девчонкой? Будь он поосмотрительней, может быть, и не было бы скандала. А тогда и все дальнейшие операции, столь детально готовившиеся в Москве вокруг фигуры Джона Профьюмо, может быть, принесли бы более значительный результат.

Может быть, для кого-то в управлении эти рассуждения представлялись нормальными. Любому же реально знакомому с ситуацией человеку было бы понятно, что не связь Иванова с Килер стала причиной скандала вокруг Профьюмо. А значит, в незавершенности операции ГРУ с английским министром обороны винить советского разведчика было никак нельзя.

Впрочем, всерьез, формально, упреков никто и не высказывал, но… заслуженной благодарности за лондонскую работу Иванову никто не объявлял. А вот результаты его труда — то одни, то другие, то третьи — за его спиной использовались то и дело. Иванову же отводилась роль незаметного и не всегда дисциплинированного исполнителя, работавшего в Лондоне под чьим-то мудрым руководством. Пока же эти мудрые руководители писали красивые отчеты, подгоняя под себя результаты его труда, Евгению Михайловичу предлагали набирать очки в гонке за очередным красным дипломом.

Что ж, Иванов его получил, этот третий по счету красный диплом об окончании третьей в биографии разведчика советской военной академии. А с ним и звание капитана 1-го ранга. Это случилось в 1968 году.