11 ноября удалось связаться по аппарату с приморской делегацией, докатившейся наконец до Читы.

Делегация несомненно опоздала. Из сообщения ее председателя Бинасика было ясно, что делегация не смогла даже сделать заявление от имени Временного правительства и что и совету управляющих, и народному собранию Приморья придется сделать одно: выяснить свое отношение к вновь избранному в Чите правительству. Делегация была поставлена перед фактом избрания этого правительства.

По принятому проекту Краснощекова, являющегося фактическим творцом читинских событий, правительство ДВР составляла семерка, обладающая всей полнотой законодательной и исполнительной власти, при ней, ею же назначаемый, деловой совет министров.

В состав правительства вошли: Краснощеков, Матвеев, Никифоров, Румянцев, Иванов, Бреусов и Кузнецов. Таким образом, и второй член делегации – коммунист Румянцев оказался в составе правительства ДВР. Человек незначительный, он тем не менее был нужен в этот момент для нажима на фракцию крестьянского большинства Приморского народного собрания. По миновании надобности он быстро был снят со своего высокого поста и великодушно возвращен Владивостоку.

Остальные три члена делегации были в оппозиции краснощековскому проекту и не только теряли значение, но вместе с ним и необходимую возможность сношений с пославшим их правительством.

Им всегда приходилось очень торопиться при пользовании телеграфом, или что было еще чаще – таковой при их появлении оказывался занятым.

11 ноября был сформирован и совет министров в числе 13 человек. Краснощеков принял на себя ведение иностранных дел, Никифоров – государственно-политическую охрану и Румянцев – социальное обеспечение.

Самостоятельная позиция Владивостока явилась досадной задержкой в той работе, которую, надо в этом признаться, до сих пор блистательно выполнял Краснощеков. В сложной обстановке он оказался твердым реальным политиком, неуклонно идущим к поставленной цели.

Упорство Владивостока надо было ликвидировать. Для этой цели были пущены в ход все так или иначе полезные силы: пресса, народное собрание, профсоюзы, партизаны и пр.

Результаты почувствовались незамедлительно. Местные большевики решили 13-го приступить к выборам областной семерки и ликвидации народного собрания.

Владивостокская милиция заявила о подчинении Чите. Действительно, инспектор милиции, как оказалось, получал директивы не от своего начальства – Приморского управления внутренними делами, а от усилившего свою деятельность Дальбюро ЦК РКП. Управляющий внутренними делами Гуревич заявил о выходе в отставку. Это, конечно, меньше всего огорчило коммунистов, овладевших без помехи столь важным аппаратом, как милиция.

Между тем на плечи Временного правительства, при общем финансовом затруднении, сваливалась новая неожиданная забота: англичане доставили во Владивосток около 3000 бывших русских пленных в Германии. Размещение и устройство их в переполненном городе, при захвате огромного числа помещений интервентами, было делом нелегким. Я принял заботы на себя. Огромными усилиями военного ведомства дело было улажено.

Тем не менее и это обстоятельство было использовано – Центральное бюро профсоюзов Владивостока усиленно стало «требовать» исключительных забот правительства о военнопленных и немедленной отправки их на родину. Между тем ДВР, заявившая о запрещении пропуска через границу с советской Россией, упорно молчала на все запросы по этому поводу.

Эвакуация задерживалась. Военнопленные начинали винить во всем правительство.

Во все ведомства сыпались приказы и распоряжения из Читы, всюду в управлениях оказались свои люди, их противодействием работа стопорилась, служащие, сбитые с толку, с трудом несли свои обязанности.

По городу упорно ходили слухи о поголовном вооружении коммунистами грузчиков, об организации рабочих рот. Правительственные осведомительные органы менее всего осведомляли обо всем, кажется, только правительство.

Это с одной стороны.

С другой – началось определенное оживление и в правых группировках. Действительная свобода печати обеспечивала возможность газетной склоки обоим враждующим крыльям. Только правительство не имело своей газеты и свободно подвергалось ударам с обеих сторон.

Эсеровская «Воля» все время оглядывалась налево. «Слово» печатало портреты бывшей царской семьи и вздыхало о прелестях монархии. «Красное знамя» упорно вело к власти Советов и как к временному этапу на этом пути – к Чите.

12 ноября меня посетила делегация несоциалистических группировок. Она просила решительного заявления о той позиции, которую в создавшейся обстановке предполагает занять правительство.

Настроение делегации было весьма приподнятое и непримиримо враждебное к ДВР. «Все чаяния, как к фокусу, тянутся к вам – мы вам раньше не доверяли, вели резкую кампанию в нашей газете («Слово». – В. Б.), но теперь перед лицом общей опасности все счеты ликвидируются».

Я невольно сопоставил с этим, обращенным ко мне заявлением вчерашнее настойчивое приглашение в Читу, переданное через Берлацкого Краснощековым.

Опять, видимо, обе стороны нуждались во мне, и опять я предпочел остаться самим собой, остаться почти одиноким в этой новой вспышке вновь затягивающейся ожесточенной борьбы317.

В заявлении делегации учитывалось и настроение на Алеутской улице (штаб японского командования). Были ли правые в неведении? На что они рассчитывали? Ведь слишком еще свежо было в памяти июльское соглашение в Ганготе, по которому на роль «демократического буфера от Байкала до Тихого океана» меньше всего могли претендовать правые группировки Владивостока.

Кто же и кому был более нужен: японцы правым группировкам русского Дальнего Востока или наоборот?

Весьма резкой в отношении Читы была и представленная мне резолюция домовладельцев Владивостока. В этой резолюции, между прочим, домовладельцы говорили:

«Представляя из себя подавляющее большинство постоянного и оседлого населения города, в наибольшей степени связанного с русскими интересами на Дальнем Востоке, но будучи безоружным, общее собрание постановило: по поводу попыток так называемой читинской Центральной власти обратиться с протестом к Временному правительству, японскому командованию и консульскому корпусу и просить, впредь до организации и упрочнения законного порядка во главе с Временным правительством, защиты от попыток коммунистов захватить власть на окраине».

Что японское командование не оставалось безразличным среди создавшегося общего напряжения – это тоже весьма скоро выяснилось.

12 ноября я, в частном порядке, получил приглашение генерала Оой присутствовать на заявлении, которое он имел в виду сделать приглашенным им в этот день вечером председателю и представителям всех фракций народного собрания.

Принятие этого приглашения со стороны народного собрания было большой ошибкой. Народные представители могли получить это заявление обычным порядком через свое правительство. Но такова сила внушения и своих и особенно чужих штыков. Я был знаком с особенностями японских приемов и поехал посмотреть на это свидание.