Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я густо покраснел.
– Просто я только что заметил, – сказал я, – вот и сказал. Звучит странно, знаю. Но это правда! У тебя очень красивые уши! – Мои оправдания лишь все испортили. Я отхлебнул пива. – Но во всяком случае сестра у тебя чудесная.
Во всяком случае?
– Я ей передам, – сказала Тонья, – ей вообще понравилось, что ты приходил. Она как раз в таком возрасте – еще толком ничего не понимает, но думает, будто понимает все. И впитывает все, что видит.
Она покрутила в руке бокал, надула губы и, склонив голову, посмотрела на меня.
– Отдыхаешь на Рождество? Или у тебя эфир?
– Я за день до Рождества поеду к маме. На неделю.
– А я уже завтра уезжаю, – сказала она, – меня брат подвезет.
– Он в Бергене живет?
– Да.
То, что было между нами в первый вечер и ночь, испарилось. Все это существовало теперь лишь у меня внутри.
– Когда ты вернешься? – спросил я.
– В начале января.
Как нескоро. За это время может случиться все что угодно. Возможно, она там кого-то встретит, какого-нибудь парня, с которым давно не виделась и с которым у них вдруг начнется.
Чем дольше я тут с ней сижу, тем меньше у меня шансов. Она того и гляди меня раскусит.
Мы поболтали о радио, обо всяких мелочах, которые подсовывала повседневность, словно мы – просто сотрудники радио, решившие вместе выпить пива.
Она взглянула на часы.
– Мне скоро надо встретиться с мамой и сестрой, – сказала она, – они тоже за подарками пошли.
– Хорошо, – ответил я, – тогда увидимся после Рождества!
Мы вышли на улицу, остановились на Торгалменнинген, ей надо было налево, мне – направо. Она стояла с пакетами в руках. Мне бы обнять ее, в этом же нет ничего особенного, мы только что выпили вместе пива, но смелости у меня не хватило.
– Счастливого Рождества, – сказал я и неуклюже махнул рукой.
– И тебе счастливого Рождества, Карл Уве, – ответила она.
И мы разошлись, я направился на Хёйден, потом вниз, к Мёленприс, где жил Ингве, – он снимал квартиру вместе с девушкой, с которой когда-то учился. К счастью, ее дома не оказалось.
– Ну, как дела? – спросил он. – После той вечеринки что-нибудь еще произошло?
Мы уселись в гостиной, и он поставил My Bloody Valentine.
– Я побывал у нее дома. Ничего не было, мы просто болтали. А сегодня мы с ней в «Весселстюэн» ходили. Я так влюбился, что не знаю, что делать.
– А она?
– Да понятия не имею! Я ни единого вразумительного слова ей не сказал. Ты знаешь, что я умудрился ляпнуть?
Ингве покачал головой.
– Я сделал комплимент ее ушам! Ты представь только! «Какие у тебя красивые уши!» Как только меня угораздило брякнуть именно это?
Он засмеялся:
– Может, не так уж и глупо. По крайней мере, оригинально!
– И что мне теперь делать?
– Позвони ей еще раз, снова куда-нибудь сходите. Если чему-то суждено случиться, оно случится само собой.
– Случится само собой – это такой совет?
– Да.
– Ладно, она все равно завтра уезжает домой на Рождество. И в следующий раз мы увидимся только в январе. Я хочу ей письмо написать. Что скажешь?
– Ну а почему бы и нет?
– И подарок купить. Пускай будет сюрприз. Чтобы исправить ситуацию. И тут надо что-нибудь запоминающееся. Не книгу и не пластинку. Что-нибудь другое, личное. Но ничего в голову не приходит.
– Меховые наушники, разумеется, – придумал Ингве, – и напишешь, мол, это чтобы она грела свои красивые уши.
– Отлично! – воскликнул я. – Так и сделаю. Не сходишь завтра вечером со мной за подарками? Может, что-нибудь для мамы купим от нас двоих.
* * *
Так мы и сделали. Вместе с Ингве мы обошли город в поисках меховых наушников. Популярностью они не пользовались, однако в конце концов я парочку отыскал. Уродливые, с каким-то зеленым мехом, но мне было все равно. Я упаковал их, потратил почти целый вечер, придумывая письмо, и отправил все посылкой в Молде.
Мама догадалась обо всем, едва я к ней зашел.
– Ты что, влюбился? – спросила она.
– А заметно?
– Да, – ответила она.
– Пока я ни с кем не встречаюсь, – сказал я.
– Я получила открытку от Гунвор, – сказала она.
Я посмотрел на нее:
– Ну честное слово. У нас с ней все кончено. Вы можете и дальше общаться, но мы расстались.
– Знаю-знаю, – сказала мама, – просто приятно, что она обо мне помнит. А как эту новую девушку зовут?
– Скажу, если что-то сложится.
Мама выглядела усталой, она осунулась, и сил у нее убавилось, я это видел, даже со стола убрать ей было тяжело.
На Рождество она распаковала подарок от Хьяртана и побледнела.
– Что там? – заволновался я.
– Венок, – сказала она, – он наверняка хотел подарить рождественский, но подарил похоронный. Такой на могилу покупают.
– Нет тут никакого предзнаменования, – успокоил ее Ингве, – и ничего это не означает. Просто он перепутал, вот и все. С ним бывает.
Она не ответила, но я видел, что ей не по себе и что она видит в этом некий смысл.
Открыв подарки, мы съели рождественское печенье и выпили кофе, а потом я поднялся в мамин кабинет и позвонил Тонье.
– Привет! – сказала она. – Спасибо за подарок! Замечательный!
– Значит, ты его получила?
– Да, сегодня доставили. Я сперва думала, может, не надо мне при всех его распаковывать – я же не знала, что ты прислал, но рискнула. Все рты поразевали: «Кто такой Карл Уве?», «Почему он тебе подарил меховые наушники?».
Болтали мы долго. Она рассказала, что все ее друзья приехали на Рождество домой, они ходили в гости друг к дружке или еще куда-нибудь и были по-прежнему приятелями, хоть и окончили школу целых пять лет назад. Еще она рассказала, что там много снега и что трое ее братьев все утро расчищали крышу. Я представлял себе все это – дом на склоне холма, на самом верху, откуда видно город, и фьорд, и горы позади него, и трех братьев, которые в моем представлении выглядели некими полусказочными персонажами: совершенно одинаковые, они держались вместе и больше всего на свете дорожили младшей сестрой.
Позже, вернувшись в гостиную, я почти невыносимо затосковал по ней. Я и не представлял себе, что счастье бывает таким мучительным.
* * *
После Рождества я вернулся в Берген вести эфиры. Тонья приехала в начале января, я позвонил ей и пригласил к себе на ужин.
Ингве обычно готовил спагетти с беконом, луком-пореем,
