Как же помешать им? Невозможно.

После более чем десятилетней разлуки Дэриан примиряется с отцом. На следующее утро, поздно проснувшись после тяжелого сна и пропустив поезд в Скенектади, он уже не может и вспомнить, как это ему в свое время взбрело в голову отказаться от собственного отца — Абрахама Лихта.

VII

«У острова есть границы, обещания, им даруемые, безграничны».

Абрахам Лихт делится этой мудростью со своим младшим сыном Дэрианом, малым настолько неотесанным, что он пьет «Манхэттен», смешанный для него отцом, так, будто это просто пиво, — залпом. Даже Розамунда смеется над ним, по-доброму, как сестра.

— О, Дэриан! Не так быстро, пожалуйста.

С того самого момента, как его взяли в оборот отец и его новая жена, Дэриан Лихт, как ему представляется… берет бурные, сокрушительные аккорды крест-накрест: левая рука обрушивается на дискантовую, правая — на басовую часть клавиатуры. Неужели я влюбился? Или просто пьян?

Хотя пытается оставаться трезвым. Пытается оставаться… Дэриан — скептик, которого интересует одна лишь музыка, иначе говоря — собственное одиночество; одиночество, необходимое для создания… музыки.

Он слышит собственный смех, причем довольно часто. Хриплый, грубоватый мальчишеский смех, звучащий, как давно расстроенная, с порванными струнами скрипка.

Абрахама Лихта тянет сегодня на откровения. Он явно простил своего младшего сына за уход из дома — «полагаю, в свете дарвиновской эволюционной теории упрямство молодых людей даже необходимо». Он простил Дэриана, а Дэриан, как видно, простил его. («Из-за чего же мы разошлись? — искренне недоумевает он. Это могло быть как-то связано с Вандерпоэльской академией… трудный, должно быть, он был подросток: как других мучают прыщи, его мучили переживания. — Но теперь все это позади!»)

Его размышления весьма напоминают литанию, которую можно положить на музыку. Да в общем-то это и есть литания, которую можно положить на музыку. Дэриану слышатся литавры, корнет, баритон, поющий нечто в грегорианском духе. «Бетлехем стил». «Сертификаты Мексиканского побережья». «Пан-Америкэн вестерн корпорейшн». «Коул моторз, Индианаполис». «Америкэн телефон энд телеграф». «Дрожжи Флейшмана». «Нью-Йорк сентрал». «Страховая компания Фиска». «Нью-Джерси стандард ойл». «Медь Кеннико».

— Надежные фирмы, — говорит Абрахам Лихт. Но, несмотря на чрезвычайно привлекательные брокерские предложения, «Моисей Либкнехт» предпочитает не рисковать своими заработанными тяжким трудом деньгами. Что за «Моисей Либкнехт», Дэриан так толком и не понял, хотя и отец, и новая жена отца со смехом пытались ему это объяснить.

— Когда мы познакомились, сначала я влюбилась в Моисея, — говорит Розамунда, качая головой, словно удивляясь самой себе. — Тогда я еще не знала, что нас обоих ведет по жизни Абрахам.

Помимо игры на бирже, которая, как уяснил Дэриан, приносит в бурном 1928 году неплохие барыши, Абрахам Лихт и юная красавица миссис Лихт начинают потихоньку, еженедельно увеличивая объем сделок, продавать «Формулу Либкнехта».

— Поначалу я рекламировал ее как «эликсир здоровья». Но знаешь, на этом рынке большая конкуренция, слишком большая; нужно что-то особенное; а ведь оно с самого начала лежало на поверхности: плодородие.

Дэриан, не уверенный в том, что расслышал правильно, уточняет:

— Плодородие?..

— Человеческое плодородие, Дэриан. — Абрахам весело улыбается. — Дети, попросту говоря. Многие пары бездетны. Это медицинская проблема, о которой не любят говорить — по крайней мере в наше время, — но ведь она существует, и женщины страдают от того, что бесплодны, а мужчины от того, что не могут произвести потомство. Винить их нельзя, но гласит же библейская заповедь: Плодитесь и размножайтесь! «Формула Либкнехта» рекламируется как эликсир плодородия и распространяется компанией «Истон фармасьютикалз» в Пенсильвании. Поклясться готов, это волшебное зелье.

В этот момент Розамунда начинает хохотать, как девчонка, ей приходится выйти; Дэриан слышит звонкий стук ее каблуков по паркетному полу и музыкальный голос, он доносится откуда-то издали (наверное, с прислугой разговаривает); через минуту-другую она вернется, веселая и раскрасневшаяся, ибо никогда не оставляет Абрахама Лихта надолго, а может, и к Дэриану ее тянет. Неужели я влюблен? Разумеется, нет. Она — жена моего родного отца. Что за бред! Дэриан тоже начинает смеяться, на него нападает кашель; отец бьет его по спине; рассказывает о пари, которое заключил из чистой прихоти — поставил пять к одному на одну кобылку на скачках «Прикнесс», было предчувствие, что может выиграть, потому что кличка у нее была Джун Гарди, а месяц стоял — июнь[33], и за несколько лет до того — «когда-нибудь, сынок, я тебе во всех подробностях это расскажу» — бывший президент Уоррен Гардинг был его близким другом, добрая душа, при всех своих недостатках и истинно американском невежестве; ну вот, поскольку все так сошлось, Абрахам и решил, что кобылка должна победить.

— Ты можешь себе представить, Дэриан, твой безумный отец, ни слова не сказав, потихоньку уходит из дома, ставит две тысячи на лошадь и возвращается с десятью! Наличными, по карманам рассованы! — восклицает Розамунда, заходясь от хохота и делая вид, что собирается засунуть руку в карман бархатного пиджака мужа, Абрахам, тоже со смехом, останавливает ее, — И велит обыскать его! В конце концов весь пол оказывается устлан стодолларовыми купюрами. Но по правде сказать, мне не нравятся азартные игры. Не одобряю я этого.

— Да, Розамунда из старой добропорядочной пуританской семьи. Ее предки высадились на эти берега в 1641 году — можешь себе представить! За несколько лет до наших. — Абрахам неожиданно трезвеет, словно собственные слова пробудили тяжелые воспоминания; но настроение сегодня такое, что трезвость приходит всего на несколько секунд; он вскакивает на ноги и снова смешивает этот чудесный новый напиток, по крайней мере для Дэриана новый — «Манхэттен».

— Нежный, как шелк, правда? — Розамунда протягивает Дэриану его бокал и, когда он принимает из ее рук изящный хрустальный сосуд, их пальцы соприкасаются. Еще никогда в жизни не подносил он к губам такой бокал, никогда не обменивался таким взглядом, никогда ему так не улыбалась юная красавица, которой он явно нравится (Дэриан, дорогой, неужели я тебе мачеха? Чем сохнуть все эти годы, как старая жеманница, давно бы мне надо было исцелиться). Абрахам сообщает Дэриану, что вложил около миллиона долларов в недвижимость на Манхэттене. Трехэтажный особняк, в котором они сейчас находятся (угол Восточной Семидесятой и Пятой авеню); еще один такой же на Восточной Шестьдесят третьей; доходный дом на углу Бродвея и Сорок пятой. Цены на Манхэттене, конечно, крутые, но будут еще круче; если все пойдет нормально, через пять лет они утроятся.

— Достаточно посмотреть, что происходит на бирже, чтобы убедиться: цены растут, растут и растут — просто взлетают.