Теперь попробуем проследить основные этапы принятия Гитлером решений о войне с Россией.

Диктуя в конце войны Борману «политическое завещание», Гитлер назвал три даты: июль 1940 г., «как только я понял, что Британия полна решимости стоять до конца»; конец сентября, «в самую годовщину Московского пакта» о дружбе и границе; середина ноября, «сразу после визита Молотова в Берлин».[578]

С первой датой все ясно – это время принятия окончательного стратегического решения; окончательного – потому что стратегия Гитлера всегда предусматривала «поиск жизненного пространства на Востоке». Осенью 1943 г. он говорил своему министру иностранных дел: «Знаете, Риббентроп, если я сегодня и договорюсь с Россией, то завтра снова схвачусь с ней, иначе я не могу!».[579] Этому «принципу» фюрер был верен всегда.

На июльское решение повлияли следующие факторы: быстрый разгром Франции, радикально изменивший баланс сил на континенте; приход к власти Черчилля, означавший, что шансы на мир с Великобританией равны нулю; стремительная и, главное, синхронная аннексия Советским Союзом Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины. Последний фактор был главным. Пока Гитлер вооруженным путем «решал проблемы» на Западе, Сталин мирным путем, точнее без военных действий, решал аналогичные «проблемы»… тоже на Западе, на восточных границах Рейха. Гитлера беспокоили не столько экспансионистские аппетиты соседа, сколько синхронность действий. Пока Германия была занята полноценной войной, СССР без выстрелов, путем силового нажима сдвигал свою границу.

Ни в 1940 г., ни тем более в 1941 г. Гитлер всерьез не собирался завоевывать Великобританию (операция «Морской лев»). Во-первых, он никак не мог распроститься с юношеской мечтой поделить мир между двумя великими «нордическими» империями. А во-вторых, стал опасаться действий Сталина у себя в тылу – прежде всего в Румынии. Придя к выводу, что военное решение проблем в отношениях с Москвой допустимо, 31 июля в Бергхофе он объявил об этом командованию.[580] С этого момента началось планирование русской кампании. Гитлер учитывал и то, что армия – особенно находящаяся на подъеме и вдохновленная успехами, как вермахт после Франции, – после некоторого отдыха нуждалась в новом противнике, чтобы не потерять боеспособность. Оставался Средиземноморский театр, боевые действия на котором начались с вступлением Италии в войну. Однако итало-германское военное сотрудничество не задалось с самого начала.

Вторая дата вызывает вопросы. Одно объяснение напрашивается само собой: 27 сентября был заключен Тройственный пакт, направленный, как говорят, против СССР. Однако предпринятое нами исследование показывает полную несостоятельность этой версии: бывшее основой пакта сотрудничество Германии и Италии, с одной стороны, и Японии, с другой, было возможным только при участии или как минимум благожелательном нейтралитете Советского Союза. Кроме того, его участие в согласованных действиях (пусть даже не военных) против Британской империи давало шанс поставить Лондон на колени – с учетом того, что сделать это путем войны в воздухе не удалось. Ссылка Гитлера на эту дату представляется неубедительной. Нового решения не было; прежнее осталось в силе.

Политическое решение о войне против СССР было принято после визита Молотова, точнее, после получения советских контрпредложений от 25 ноября. Кейтель писал: «Гитлер так и не отдал приказ о начале подготовки к войне, поскольку ждал официальной реакции Сталина на встречу в Берлине».[581] «Неуступчивость» Москвы была главной, но не единственной причиной. Фюрер был обескуражен неудачей своего плана создать «континентальный блок» в Европе с участием Франции и Испании, а также греческой кампанией Муссолини, которая только осложнила положение стран «оси». 5 декабря начальник Генерального штаба Гальдер представил Гитлеру операционный план наступательной войны против России. 18 декабря фюрер подписал Директиву № 21 (план «Барбаросса»). Вероятность новой войны стремительно приближалась к ста процентам, что сопровождалось красноречивыми акциями, вроде задержки встречи нового полпреда Деканозова с Гитлером для вручения верительных грамот [«Сегодня девятый день, как я в Берлине, и еще не был принят Риббентропом, и неизвестно, когда будет назначен день вручения верительных грамот у Гитлера», – сообщал Деканозов 6 декабря. Встреча полпреда с Риббентропом состоялась 12 декабря, с Гитлером – 19 декабря. Однако Гитлер, Риббентроп и Шуленбург исправно поздравили Сталина с днем рождения (21 декабря).[582]]. Замечу, что армейское руководство заняло пассивную позицию, не поддерживая курс на гибельную для Германии войну на два фронта, но и не высказываясь открыто против него.[583]

Когда Гитлер принял тактическое решение? Полагаю, что в конце февраля – начале марта 1941 г. В феврале активизировалась британская дипломатия в Турции и Югославии. Югославское правительство склонялось к тому, чтобы присоединиться к Тройственному пакту; это уже сделали Венгрия, Румыния и Словакия, а 1 марта Болгария – ответ на контрпредложения Сталина о ее переходе в советскую сферу влияния. Югославская оппозиция начала зондировать почву в Москве через посланника Гавриловича. 17 марта Гитлер исправил план «Барбаросса», сократив до минимума участие «союзных» войск, которые считал ненадежными. 25 марта Югославия присоединилась к «оси», но через два дня принц-регент Павел и кабинет Цветковича были свергнуты при непосредственном участии Великобритании. Новое правительство сразу же попросило у СССР военной помощи и получило положительный ответ. 30 марта в рейхсканцелярии состоялось совещание «в связи с предстоящим открытием Восточного фронта».

К концу марта война стала неизбежной. Однако Гитлер не спешил оповещать об этом союзников, отделываясь намеками в разговорах с Чиано и Мацуока. Надеялся на то, что Молотов снова приедет в Берлин с повинной головой и примет все продиктованные ему условия?