Вскоре от меха-шпиона осталась лишь правая передняя лапа.

Всё верно. Вы молодцы. Мои… дети. Да. Всё правильно…

— Фаби? Фаби, очнись!

— Она спит, Ваше Высочество. Это… какой-то странный сон.

— Ты можешь её разбудить?

— Н-нет… не знаю. Я никогда с таким не сталкивалась.

— Ладно. Попробую сама… Фаби, ты слышишь меня? Иди к себе, ложись спать. Завтра утром ты проснешься, и всё будет хорошо. Я приказываю!

Да. Всё будет хорошо…

Она видела со стороны собственное тело, которое шло по знакомым коридорам, отступая в тень при виде стражей. «Кукла, — скользнула холодная, немного презрительная мысль. — И всегда ею была». Тело двигалось хоть и медленно, зато уверенно, и его вполне можно было оставить без присмотра, но она всё-таки проследила за собой до дверей комнаты.

Теперь можно было и погулять.

Этой ночью все было совсем не так, как прошлой. Фаби больше ничего не боялась, и из всех человеческих чувств у неё сохранилось только любопытство. Именно любопытство заставило её пройтись по всему Яшмовому дворцу, заглянуть в каждую щель, проверить каждый запертый сундук. Что-то странное происходило со временем — оно замедлилось, и ночь длилась и длилась, никак не желая заканчиваться…

Сознание Фаби разделилось на множество частей.

Змееныш чувствовал себя в Яшмовом дворце в полной безопасности: он легко перемещался из одной части дворца в другую, оставаясь незаметным, словно тень. Ему не раз случалось бывать здесь раньше, но только в качестве пленника; теперь же всё изменилось. Свобода, хоть и весьма относительная, ему нравилась. Иногда Звездочет звал его, но с этим можно было справиться, а вот очередное видение едва не повлекло за собой большие неприятности, поскольку нагрянуло неожиданно. Было оно весьма странным: одинокий фрегат мчится по глади океана, и на его борту — всего лишь один человек, мальчишка.

Змееныш знал этот фрегат.

Знал он и мальчишку…

«Надо же, как тесно мы связаны, — подумал Змееныш, и его улыбка привела бы в ужас даже смельчака. — Что ж, это судьба. Не мне решать, что будет завтра».

Он открыл глаза и обнаружил прямо перед собой какого-то слугу, бледного и дрожащего. Бедолагу угораздило оказаться со Змеенышем в одном и том же коридоре, без свидетелей; он случайно сделал то, о чем ни один из подручных Звездочета не смог бы и мечтать — обнаружил сбежавшего раба. Но раб, к несчастью, не собирался возвращаться к хозяину.

Змееныш выхватил стилет и ударил, а потом подхватил тело безымянного слуги и оттащил в одну из многочисленных стенных ниш. Вернувшись, он обнаружил корзинку, в которой оказалась бутылка вина. И как она только не разбилась, упав на каменный пол?

— Это с-судьба, — проговорил он негромко. — Не пропадать же хорошей вещи…

Вскоре фигуру в черном успели мельком заметить ещё несколько слуг — среди них уже начали ходить слухи о том, что во дворце появился призрак, — и в конце концов она выросла на пороге комнаты, в которой поселили Умберто. Он, как новый навигатор «Невесты ветра» и предполагаемый союзник Капитана-Императора, удостоился некоторых привилегий, в частности — свободы.

Змееныш открыл дверь без стука и вошел.

— Не с-спишь? — поинтересовался он у моряка, который при виде незваного гостя сел и потянулся к оружию. Бывший помощник Кристобаля Крейна был одет, словно прилег лишь ненадолго, передохнуть. — Чего-то ждешь?

— Скучаю… — огрызнулся Умберто.

— А-а, понятно. Может, поскучаем вместе? — Змееныш помахал бутылкой и прибавил после короткой паузы: — Чем же ещё заняться двум мертвецам?..

… — Подойди ближе, — хриплым шепотом проговорил пленник.

Аматейн лишь рассмеялся в ответ и устроился в поудобнее в кресле, которое в камеру принесли специально для него. Капитан-Император, устав после трудного дня, вознамерился отдохнуть как следует, и начало вечера было многообещающим.

Только вот слуга, посланный за вином, отчего-то запаздывал.

— Подойди, — повторил Фейра. — Или не хватает смелости?

— Я не настолько глуп, как тебе хотелось бы, — сказал Аматейн. — Я знаю, что феникс, даже связанный, всё равно опасен. Подходить к тебе близко, прикасаться… брр, уволь! Лучше уж наблюдать со стороны.

Глухонемой палач отлично понимал знаки своего господина и повиновался ему исправно, как повинуется умелой руке хорошо сбалансированный кинжал. Аматейн ценил хороших слуг, поэтому палачу тоже было велено не прикасаться голыми руками к узнику, но он неплохо справлялся и так. В ход шли те приспособления, которые вот уже много лет не на ком было применять — никто не мог выдержать ту боль, что они причиняли.

— А знаешь, Кристобаль, ведь это всё ерунда… — мечтательно проговорил Капитан-Император. — Клещи, раскаленные прутья, плети… Старье. Я не просто так выбрал Кина, чтобы он мне сегодня помогал. Он знаток своего дела!

Новый знак, и истязатель отложил плеть; взамен в его грубых пальцах появилась тонкая игла. Фейра, чьи глаза по-прежнему были завязаны, этого не увидел, но зато он почувствовал чудовищную боль, которая жгучей волной прошлась по всему телу.

Причиной этой боли был всего лишь булавочный укол.

— Вот скажи мне, Кристобаль, каково это — лишиться своего бесценного корабля, команды? Оказаться в полной власти злейшего врага? Потерять друзей, любимую? Кстати говоря, о любимой — она прелестна, твоя Эсме. Жаль только, не помнит ничего о прошлом… ну ничего, это поправимо.

Аматейн выдержал паузу.

— Впрочем, зачем этой девочке прошлое? У неё и будущего-то нет.

— Не трогай её… — прохрипел узник. — Тебя всё равно никто не сможет исцелить, потому что…

Договорить он не успел — зарычал от боли, потому что в ход пошла новая игла. По скованным рукам и по груди феникса побежали бледно-голубые искры; сквозь тюремную вонь пробился чистый предгрозовой запах. Кин отскочил в сторону и, жалобно мыча, принялся дуть на обожженные пальцы.

— Осторожнее, Кристобаль! — воскликнул Капитан-Император. — Не обижай моего слугу. Он, хоть и мерзок во всех смыслах, всё-таки заслуживает некоторого снисхождения. А про невозможное исцеление ты зря сказал, дружище. Всё на самом деле не так… вот придет Рейго, он расскажет подробнее. У него есть план, и этот план обязательно сработает.

— Не смей её трогать…

Аматейн презрительно фыркнул.

— Да что ты заладил — не смей, не смей! Выдай что-нибудь новенькое, пожалуйста… а, не можешь? Так я и думал. Похоже, я зря боялся, что это так называемое предательство — всего лишь очередная авантюра Кристобаля Крейна. Я переоценил своего врага… — он ненадолго задумался. — Или, может быть, это окончательное превращение в феникса так на тебя повлияло? Крейн умер, да здравствует Фейра! Впрочем, хоть об этом и забыли за сорок с лишним лет, все фениксы были болванами, жестокими и надменными.