над более засушливой равниной, располагались, как говорили, бурские лагеря. Противник удерживал гребень горы, изогнутой полумесяцем, разместив там стрелков и пушки, а чтобы никто не зашел ему в тыл, он растянул правый фланг, поместив там несколько сотен надежных ребят, но они были слишком рассредоточены, а потому создавали весьма растянутый фронт сомнительной прочности.

Днем 26 апреля, с учетом дальнейших операций на следующий день, отряд конной пехоты, поддерживаемый упряжкой с пулеметом Максима и конной батареей, был послан для рекогносцировки, а по возможности — и для удержания холма, с тех пор называемого холмом Конницы Китчинера. Войска заняли холм без боя, хотя они видели нескольких буров, галопирующих вдоль гребня направо и налево, те периодически открывали огонь. Для удержания холма был выделен гарнизон, состоявший из конницы Китчинера, роты конной пехоты Линкольна и двух пулеметов Максима; но сразу после захода солнца офицер, командовавший этими силами, изменил приказ, и всем было велено вернуться в Табанчу. На индийской границе основополагающее правило — отступать только днем, а ночью сидеть смирно, заняв наиболее выгодную для обороны позицию, какую можно найти.

В этой войне опыт показал, что лучше всего удерживать позицию, даже дорогой ценой, пока не стемнеет, а затем, если необходимо, отступить. Но наука обеих войн согласна в одном: сумерки — самое неудачное время для отступления.

Последствия этого несвоевременного изменения плана сказались немедленно. Буры заметили движение назад и храбро полезли вперед, конница Китчинера, которая оказалась втянута в бой, не могла двигаться. Дикий и жестокий бой завязался в сумерках. Буры подкрались очень близко к солдатам, одного свирепого седобородого бура застрелили в восьми шагах от британской линии огня, но лишь после того, как он убил одного человека. До города дошло сообщение, что конница Китчинера «отрезана» на холме в четырех милях от лагеря, и это заставило генерала Френча послать ей на помощь шотландцев Гордонского полка. Батальон выступил около десяти часов и вышел на северную дорогу. Но в темноте, на неровной местности, они сбились с пути, прошли пять миль на юг, заняли другой холм и не возвращались до следующего полудня. Их отсутствие, поскольку их никак не могли обнаружить, вызвало большую тревогу. Тем временем кавалерия Китчинера под командованием майора Фоула 21-го уланского полка доблестно защищалась, отбила атаку буров и около одиннадцати часов сумела без помех отойти назад.

Ранним утром на следующий день все войска вышли из города. Френч намеревался заставить противника отступить с позиции в тылу горы Табанчу и, если удастся, окружить часть их сил. Информация, которая была в распоряжении генерала Френча, не могла быть очень точной: в моей телеграмме от 26 апреля я писал, что «более 2000 буров» собрались к северу от Табанчу, а пресс-цензор вычеркнул это и поменял на «небольшие отряды».

План был ясный и энергичный. Кавалерийская бригада Гордонцев должна была двинуться направо, вокруг восточного склона горы Табанчу, и проложить себе дорогу на равнину за ней. Гамильтону предстояло оттеснить назад слабое правое крыло буров и открыть путь кавалерийской бригаде Диксона, чтобы та прошла и соединилась с Гордоном. Рандл, чья пехота устала после долгого марша из Девецдорпа, был занят демонстрацией против бурского центра и охранял город.

Военные действия начались с повторного занятия холма Конницы Китчинера пехотной бригадой Смита-Дорриена, которая повела решительное наступление, и с обходного маневра конной пехоты Ридли. Оба эти маневра, направляемые Гамильтоном, прошли удачно. Правый фланг буров, очень тонкий, был сметен, и дорога для кавалерии открылась. В девять часов, но не раньше, на равнине стали появляться передовые эскадроны Френча, а к десяти вся бригада Диксона прошла через открывшийся просвет и благополучно развернулась на волнистых равнинах за горой.

Желая, наконец, увидеть, как кавалерия и конная артиллерия действуют в подходящей для них местности, я спустился со своего наблюдательного пункта на холме Конницы Китчинера и поскакал, то рысью, то галопом, пока не догнал эскадроны. Было очевидно, что на левом охватывающем крыле дела идут хорошо. Мы уже могли заглянуть в западину за горой Табанчу. Если у Гордона дела идут не хуже, мы скоро сомкнемся и получим хороший улов пленных. Бригада продолжала двигаться вперед с гребня на гребень, и вскоре буры стали проскакивать через фронт, пытаясь, как мы думали, избежать сети, которой мы их окружали. Они не убегали слишком далеко, а собрались неподалеку, около островерхого холма, который отсутствует на моем наброске, но читатель может представить его местоположение слева в тылу разворачивающейся кавалерии. Вскоре их там оказалось довольно много.

Наконец Диксон дошел до точки между горой Табанчу и островерхим холмом, так что буры больше не могли отступать по этой дороге, и мы увидели оставшихся — три или четыре сотни, которые ездили туда-сюда или кружили по западине, как только что пойманные крысы в клетке.

Все были очень возбуждены: «Сюда бы побольше людей, и мы захлопнем их в ловушке». Но где найти людей? Кто-то предложил спросить Гамильтона. Гелиограф мигнул: «Идите, помогите нам закрыть ловушку», правда, в несколько более формальных выражениях. И Гамильтон немедленно вышел, оставив весьма ценную позицию и взяв с собой всех, кто был под рукой. Он поспешил захватить северные отроги Табанчу и укрепиться на них, он был готов рискнуть и нанести сильный удар.

Движение пехоты и пушек, которые его поддерживали, вдохновило Диксона продвинуться еще дальше вперед, и вся бригада выдвинулась еще почти на милю. Наконец мы перевалили через гладкий гребень и увидели, что стоим прямо над подковообразной западиной, вдающейся в гору. Отсюда мы должны были увидеть Гордона. «Вот он!» — раздались голоса, и, посмотрев в том направлении, куда указывали, я увидел величественную картину: мощный поток конницы катился из центра подковы в северо-западном направлении. Но был ли это Гордон? Перед нашим фронтом скакало не менее 4000 человек. Ни одна из бригад определенно не была столь многочисленна. Однако они двигались таким правильным строем, что невозможно было принять их за буров.

И все же это оказались буры; в конце колонны поднялись два больших клуба белого дыма, и два хорошо нацеленных снаряда разорвались около нашей конной батареи. В то же время патрули с левой стороны нашего тыла примчались с известием, что буры, которые уже вырвались из нашей воображаемой «ловушки», наступают на нас всеми силами, еще с двумя пушками, намереваясь отрезать нас от остальной армии.

Что касается Гордона, не осталось никаких сомнений относительно того, что с ним произошло. Далеко на востоке в стене подковы открывался проход, и по сторонам этих ворот поднимались