— Ты уверен?

— Совершенно уверен. Я летал над Рекой и все видел. Смерть бога распространяется вниз по течению. Когда она достигнет моря, от Изменчивого ничего не останется.

— И Река лишится своего бога. Какая странная мысль!

— Бога лишится, да, — ответил Харка. — Но не лишится богини.

Перкар повернулся к нему так резко, что даже во сне боль в ране стала невыносимой.

— Что?! — задыхаясь и от изумления, и от боли, прошептал он.

— Ну, ведь среди духов, которых захватил тискава, был один, как нельзя более подходящий для того, чтобы стать повелителем вод.

— Богиня потока?

— Кто же еще!

Перкар откинулся назад и стал смотреть в небо, счастливый, несмотря на приближающуюся смерть.

— До чего же прекрасен мир! — выдохнул он.

— О да, и это напоминает мне о цели моего визита: я ведь прилетел не только попрощаться. По правде говоря, не будь ты таким тупым, ты давно бы догадался, зачем я здесь. — Орел соскочил с ветки и придвинулся к Перкару. — Ты ведь вот-вот покинешь этот прекрасный мир — если только не изменил свои взгляды на меня.

— Насчет чего?

— Ты не раз проклинал меня за то, что я тебя исцеляю, просил дать тебе умереть. Тебе все еще этого хочется?

— Но ты же больше не мой меч.

Птица взмахнула крыльями, словно пробуя ветер.

— Нет, но я мог бы оказать последнюю услугу другу, если он того хочет.

Перкар усмехнулся:

— Замечательно, Харка! Я беру все свои слова назад. Я так рад, что ты вечно мешал мне умереть.

— Значит ли это, что ты примешь мою помощь? Или, может быть, ты предпочтешь погибнуть героем, прежде чем наделаешь новых ошибок и все начнется заново?

Перкар сокрушенно покачал головой:

— Пожалуй, я рискну, если ты предлагаешь это искренне.

— Конечно, искренне.

— Тогда я принимаю твою помощь и желаю тебе насладиться доставшейся свободой, Харка. Ты так часто оказывался моим единственным спутником, а я обычно был таким неблагодарным…

— Уж это точно, — буркнул Харка. — А теперь закрой глаза.

Перкар подчинился, а когда снова открыл глаза, увидел склонившихся к нему Хизи и Нгангату; оба они держали юношу за руки.

Боли больше не было.

— Перкар! — обратилась к нему Хизи.

— Привет, — сказал он ей и повторил: — Привет! — обращаясь к Нгангате. Ему хотелось сказать больше, признаться, что он чувствует к каждому из них, но бесконечная радость видеть их живыми и здоровыми, сознание, что и сам он будет жить, — всего этого оказалось слишком много для Перкара. Слова превратились во всхлипывания, и когда к ним подошел и Тзэм — он стоял всего в двух шагах, — четверо друзей крепко обнялись, стиснув друг другу руки и хлопая по покрытым кровью плечам. Издали за ними с бесстрастным лицом наблюдал Ю-Хан.

После нескольких долгих, наполненных чувствами секунд Тзэм наконец практично заметил:

— Нам бы следовало помыться.

Никто не усомнился в его правоте. Хизи с облегчением рассмеялась, и остальные присоединились к ней. Может быть, это был не такой уж здоровый смех — в нем слишком явственно звучала истерия, — но все же он был признаком возврата к нормальной жизни.

Когда снова наступила тишина, Перкар, шатаясь, поднялся на ноги и с помощью Тзэма побрел туда, где лежал Братец Конь. Хин лизал лицо старика, явно удивленный тем, что хозяин так долго не просыпается.

— Братец Конь велел мне попрощаться за него с тобой, Хин, — из-за плеча Перкара объяснила собаке Хизи. Пес поднял глаза, услышав свое имя, но тут же снова повернулся к Братцу Коню.

— Прощай, шутсебе, — прошептал Перкар.

Следующие несколько часов прошли как в тумане, и потом никто не мог их отчетливо вспомнить. Они вынесли тело Братца Коня из Эриквера, обнаружив при этом, что воины Карака исчезли — должно быть, бежали. Перкар не мог их в этом винить: если людям пришлось увидеть хотя бы малую часть того, что происходило внизу, ужас их был понятен.

Под руководством Ю-Хана они уложили тело Братца Коня на камень, спели поминальные песни, разожгли костер и бросили в него благовония, хоть и немногое могли пожертвовать. Ю-Хан отрезал ухо Гавиала и положил рядом с родичем, чтобы тот принес этот дар богине огня. Когда Ю-Хан стал петь свою собственную прощальную песню, все почтительно отошли в сторону; все же Хизи услышала несколько строк, которые запомнила на всю жизнь.

И когда быстроногих поставят в ряд,

И сочтут жеребцов, и сочтут жеребят,

И красавиц кобыл, что танцуют по кругу, —

Вот тогда, о отец, мы узнаем друг друга.

Закончив обряд, Ю-Хан отошел от костра, и его место заняла Хизи. На лице старика было такое знакомое ей выражение — казалось, Хизи видит его обычную улыбку. Хин свернулся рядом с хозяином, положив голову тому на ноги; в глазах собаки застыло озадаченное выражение. Хизи опустилась на колени и стала гладить свалявшуюся, грязную шерсть старого пса.

— Еще он велел передать тебе… — прошептала девочка. — Но ты и так уже знаешь.

Но все же она передала Хину последние слова Братца Коня, и потом они долго молча сидели рядом.

Когда опустилась ночь, путники разожгли костер побольше. Никому не хотелось мыться водой Эриквера, поэтому от людей все еще пахло потом, кровью, грязью. Перкар почти не спал и беспокойно ворочался с боку на бок; остальные провели ночь не лучше.

На рассвете юноша все-таки ненадолго уснул, и во сне ему стало ясно, что же так всех тревожит.

— Никак не могу поверить, — признался он Хизи, — что Изменчивый мертв, хоть мы и принесли ради этого такие жертвы.

— Я чувствовала, как он умирает, — ответила девочка, — но тоже никак не могу поверить в его смерть.

— Значит, есть еще одно дело, которое мы должны совершить, прежде чем покинем Балат.

Хизи неохотно кивнула:

— Да. Еще одно последнее дело.

Перкар осторожно ступал по неровным красным камням, хотя спуск в ущелье не казался ни особенно крутым, ни опасным. Но после всего, что выпало им на долю, и к тому же потратив большую часть дня на поиски тропы, ведущей вниз по крутым утесам, он не хотел споткнуться и сломать руку или шею.

Внизу стремительный поток разбивался на миллионы брызг, которые яркие солнечные лучи превращали в облако мелких бриллиантов; необыкновенно приятная влажная прохлада сменила сухой воздух.

— Все-таки это правда, — крикнул Перкар своим спутникам, все еще стоящим на краю ущелья. — Самая настоящая правда! Это не тот Изменчивый, которого я знал раньше.