– К тебе странный посетитель. Он не пожелал назвать свое имя, лишь передал, что пришел старый друг. Он не римлянин – у него курчавая черная бородка и длинный горбатый нос, – сделала рабыня свое заключение.

– Зови. – Клавдий догадался, что за ночной посетитель пожаловал. «Лишь бы он не был навеселе», – подумалось ему.

Но Ирод был трезв, хотя тут же с порога потребовал вина.

– Сколько мы не виделись? – спросил Клавдий, разглядывая друга. – Ты все так же хорош собой. Тюрьма не успела наложить на тебя отпечаток.

– Это лишь благодаря моему жизнелюбию, к тому же обо мне хорошо заботились благодаря префекту претория. Хоть он и лично препровождал меня в мрачный каземат, подчиняясь приказу Тиберия, но, тем не менее, проявил себя истинным другом.

Некоторое время они просто болтали ни о чем. Ирод красочно расписывал, какие знакомства он успел завести в тюрьме, как едва не соблазнил дочку начальника, и Клавдий весело улыбался его россказням. Но, тем не менее, беспокойство его росло. Клавдий чувствовал, что Ирод неспроста явился к нему в неурочное время. Да и большие выпуклые глаза гостя, черные, как маслины, даже во время веселых шуток взволнованно блестели, и казалось, с губ вот-вот сорвется какой-то тревожный вопрос. Клавдию надоело играть радушного хозяина, глаза слипались, и рот помимо воли раздирала зевота.

– Однако, дорогой друг, – наконец произнес он, растягивая каждый слог, чтобы не заикаться, – вижу, ты хочешь от меня большего, нежели скоротать время в беседе. Расскажи без утайки, что привело тебя в мой дом. Разного рода догадки уже источили мой уставший ум.

– Меня привело к тебе любопытство, мой старый друг. Даже утра не смог я дождаться.

– Говори же, наконец, Агриппа. Оставь свою иудейскую витиеватость, я всегда не терпел длинных предисловий. – И Клавдий откровенно зевнул.

– Меня волнует Юния Клавдилла, – ответил Ирод.

– И ты влюбился в это божественное создание? Бедная Киприда! Но любить Юнию – все равно что расточать пыл мраморной статуе. Они с Калигулой надышаться не могут друг на друга. Признаться, я никогда не встречал подобной любви.

Агриппа, вспомнив страстные объятия в лупанаре Варус, гадко ухмыльнулся. Клавдий это заметил. Ему вдруг вспомнилось, что Ирод живет у Макрона. А не мог ли Невий Серторий поделиться с ним тем, что состоит с Юнией в тайной связи? Все может быть, стоит знать вездесущность хитрого иудея, ищущего, где бы раздобыть денег.

– Нет, я не влюблен, хотя ее дивная красота этого заслуживает. Сегодня кое-кто, не стану называть имя, обмолвился, что имела место интрига против моего бывшего воспитанника и затеяла ее жена Гая Цезаря. Ходили разные слухи о происхождении Гемелла, о его приверженности культу темной богини. Любопытство побудило меня приехать, чтобы ты рассказал мне о ходе хитроумных планов Юнии. Как удалось доказать, что Гемелл – сын Сеяна?

– Письма Ливиллы, моей сестры, – небрежно бросил Клавдий.

Но ум его лихорадочно работал. О чем конкретно известно Ироду? Об интриге знали лишь они двое. Это потом уже Тиберий отдал письма Калигуле, а тот показал их Макрону. Неужели Макрон был настолько глуп, чтобы о чем-то рассказать Агриппе?

– Какие письма? – жадно спросил Ирод.

– Н… н… наверное, Ти-тиберий поднял на с… с… свет переписку Ли-ливиллы с с… с… Сеяном. Б… б… Больше мне нечего п… прибавить.

Разговорчивый Агриппа вдруг растерянно замолчал. Конечно же, он неверно начал разговор и спугнул обычно столь осторожного Клавдия. И тот сразу замкнулся в себе, отгородившись стеной мучительного заикания. Агриппа с детства помнил эту его уловку. И ему ничего не оставалось делать, как извиниться за неуместное вторжение и уйти.

Клавдий встревожился. Зачем Ирод сует свой длинный иудейский нос в эти дела? Откуда он мог узнать эти сведения? Старик отдавал себе отчет, что, если двое посвящены в одну тайну, то она может стать достоянием многих. Но не так глупа Клавдилла, чтобы кому-то доверять. Хотя Тиберий мертв, и теперь им ничто не может угрожать. Но к чему Агриппа выясняет подробности? Чтобы кое-кто заплатил ему за молчание? Он всегда в долгах, и наверняка ему срочно понадобились деньги. Отделавшись от него, Клавдий, конечно, возбудил еще большие подозрения, но другого выхода не было. Наверное, не стоило упоминать о письмах сестры. Утром же он отправится во дворец, чтобы встретиться с Юнией и все прояснить. Она тоже должна быть готова к тому, что Агриппа будет ее расспрашивать.

Эта ночь принесла беспокойство не только Ироду Агриппе и Клавдию, но и Гаю Цезарю. Верный обещанию, данному супруге, он принял приглашение Домиция посетить вечером гостеприимный дом Пираллиды.

К его удивлению, двери, обычно распахнутые для каждого гостя, были наглухо заперты, несмотря на яркий свет и громкие звуки музыки. Но его ждали. Юноша-номенклатор провел его в атриум, но на улицу уже не вышел, чтобы дожидаться следующих посетителей, а, наоборот, потушил светильник над дверью.

Калигула, впервые посетивший новый дом Пираллиды, был удивлен кричащей восточной роскошью. Обилие позолоты, покрывающей фрески и вазы, говорило о процветании гетеры. Прекрасные мраморные статуи заполняли ниши, гирлянды из диковинных цветов обвивали колонны, и тихо журчал фонтан, где плавали разноцветные рыбы. Сама хозяйка с ласковой улыбкой вышла навстречу гостю. Гай изумился, видя, как она похорошела. Медные волосы, заплетенные в косички и затейливо уложенные, искрились при свете ламп. Синие глаза, густо подведенные сурьмой, своим чувственным блеском сводили с ума, а короткая туника с разрезами скорее открывала, нежели скрывала волнующие изгибы округлых бедер и совершенные овалы высоких грудей. Тонкую талию обвивал золотой поясок, завершающийся змеиной головкой.

Гай Цезарь, немного удивленный таким приемом, рассыпался в похвалах. Пираллида изобразила смущение, прикрыв глаза длинными ресницами, и осведомилась о его телохранителях. Гай только отмахнулся и спросил, где же Домиций. Но гетера оставила вопрос без внимания.

– Сколько мы не виделись, Гай Цезарь? Едва ли не год уже успел пробежать с тех пор, как наши пути пересеклись в последний раз у Лары Варус. Ты забыл ко мне дорогу, а ведь раньше часто искал моего общества.

– Ох, Пираллида, – только и вымолвил Гай, смущаясь еще больше. – Бесспорно, мало кто из женщин Рима может соперничать с тобой в красоте, но моя супруга – самая прекрасная. Разве могу я изменить ей? Узы клятвы верности, что дал я ей добровольно, сковывают меня, но я не жалею, что принес ее на алтаре нашей любви. И ни к чему вспоминать о нашей былой связи, ты и тогда не была у меня единственной любовницей.

Пираллида разочарованно вздохнула. Ни ее красота, ни тщательно подобранный наряд, похоже, не возбудили в императоре ни капли желания. Но она пока не собиралась сдаваться: блеск золотых монет заманчиво мерцал перед ее мечтательным взором. Она нежно взяла гостя за руку и повела за собой в триклиний.

Там взору Калигулы предстала неожиданная картина. Пьяный Домиций, развалившись на ложе, громко храпел около залитого вином стола.