— Фи-ли-пп, — сказала девочка. А старший быстро спросил у Ежики:

— Но скажи: ты правда никого не ищешь?

— Да нет же… Кого мне искать?

В душе уже появилось чувство, что он и правда хочет найти кого-то или что-то. Но как скажешь о неясном?

— А может, ты тоже пограничник? — опять ввинтился в разговор малыш.

— Фи-ли-пп…

Он снова превратился в сердитого вороненка:

— Ну чего… Спросить нельзя.

Ежики сказал, чтобы замять неловкость:

— Это, что ли, игра такая — пограничники?

— Вроде… — отозвался старший и быстро глянул на Филиппа. — Вот, пришли…

Среди мелких горок открылась хотя и заросшая, тоже в одуванчиках, но ровная поляна. Игра в шары оказалась похожей сразу на крокет, бильярд, гольф и кегельбан. Но правила и правда были нехитрые. Нужно было пустить по земле свой шар, попасть им по другому и тот, другой, загнать в лунку или воротца из проволочки. Лунка — три очка, воротца — пять, а через воротца в лунку — сразу пятнадцать. Кто сто очков набрал, тот и победитель.

Тяжелые, из небьющегося сплошного стекла шары без задержки летели сквозь траву, отряхивали одуванчики. И рикошетно стукались друг о друга — чак, чак… Все одного размера, блестящие, но такого красивого, как у Ежики, вишневого, больше не было. Были белые, прозрачные, или бутылочно-зеленые, да еще два лимонных…

Ежики увлекся игрой. Он купался в веселой беззаботности: как птаха, удравшая из клетки. Все вокруг было так непохоже на недавнюю жизнь, на лицей, на громады и многолюдье мегаполиса. И дышалось так… ну будто долго-долго сидел он в духоте липкой желтой палатки, и вдруг кто-то с размаха распорол тканевый полог. И оказалось, что снаружи — чистота и свежесть… Ежики сбросил капитанку. Он смеялся, отдувал от лица семена-парашютики и пускал сквозь траву скользкий шар. Научился он быстро…

Где-то позади азарта и радости в памяти у него сидело: «Надо все-таки выяснить до конца, откуда станция и что за Якорное поле…» Но шары притягивали к себе, и порой казалось даже, что это не совсем игра, а еще и задача. Словно у Кая в сказке про Снежную королеву, когда он должен был сложить из льдин заветное слово. Если Ежики выиграет, может случиться что-то хорошее. Или раскроется какая-то загадка. «Какая?» — облачком набегала секундная тревога. И улетала…

Никто пока не выигрывал. У всех почти поровну очков, даже Филипп отстал не намного.

…— Филипп, у тебя совесть-то есть? Опять шар пяткой подталкиваешь!

— Я?! Подталкиваю?! Рэм, ну чего она!.. Мне камушек под пятку попал, нога и дернулась! А шар и не двинулся…

— Не ходил бы босиком, не попадались бы камешки. — снисходительно сказал старший мальчик.

В ребячьих компаниях, когда собираются для игры, не принято знакомиться специально. Имена узнают между делом, в считалках, в перекличках… Итак, Филипп и Рэм. Девочку же окликали коротко: «Лис!» А полное имя Ежики узнал, когда поспорил. Она сказала:

— Постой… Твой шар сдвинул воротца.

— Где же сдвинул! — Ссориться не хотелось, но «ежики» в характере ощетинили колючки. К тому же сдвинутые воротца — это минус десять очков. — Их просто стеблем качнуло. А стебель ведь не шар!

— Но все равно же сдвинулись, — спокойно сказала она.

— Но я-то при чем?

— Но они же даже чуть не опрокинулись…

— Елизавета, — насупленно сказал Рэм.

«Лис» лучше, чем «Елизавета», — подумал Ежики и быстро глянул ей в лицо. И встретился с ее глазами: светлыми, серовато-синими и чуть обиженными. И неожиданно затеплели уши.

— Правда… сдвинулись, — пробормотал он. И тихо выдохнул: — Извини.

Елизавета-Лис прикусила губу, дернула себя за светлый, почти белый локон у щеки.

— Да нет… наверно, в самом деле травой качнуло…

— Чтоб не спорить, пусть перебьет, — решил Рэм.

— Ага, как же! — обиженно взвыл Филипп. — Как для моего шара подставка, так сразу «пусть перебьет»!

Шар Ежики лежал в метре от лунки на ровной накатанной полосе — прямо сам просился в ямку. Бить должен был Филипп и, конечно, не хотел упускать момент.

— Ладно уж, бей, — сказала Лис, неловко отвернувшись от Ежики. — Пусть он бьет, мальчики…

— Пусть… — прошептал Ежики.

Филипп деловито подтянул штаны и пустил свой белый шар. Он ударился о вишневый, тот подкатился к лунке. Но нехотя. И сантиметрах в десяти замер. Стало понятно, что Филипп вот-вот заревет.

— Он очень метко бьет, — утешительно заметил Рэм. — Только силы немного не хватает. Тяжелые все-таки шары-то…

А вишневый шар полежал, качнулся вдруг, почуяв неприметный уклон, и скатился в лунку.

— Ура-а!! — Филипп выхватил его, перекинул из ладони в ладонь. — Теперь он мой насовсем! Я его три раза подряд загнал! Вчера два раза и сейчас! Если третий раз подряд, значит, насовсем…

— Филипп, ты что! Вчера же другая игра была! — как-то беспомощно возмутился Рэм. — Вчера же мы без… ну, не вчетвером же играли! Если бы ты вчера трижды загнал…

— А я виноват, что он потерялся?! — Филипп опять стал рассерженным птенцом ворона.

— Да пусть берет… Бери насовсем, — сказал Ежики. И снова быстро глянул на Лис.

Филипп засопел победно, затолкал шар в карман штанов-юбочки. Карман отдулся, штаны сразу поехали вниз. Он подхватил их, подозрительно глянул: не смеются ли? Никто не смеялся. Тогда он засмеялся сам, вытащил опять шар. Поморщился:

— Царапается… — Затолкал в карман полруки и достал что-то спрятанное в кулаке. Протянул кулачок Ежики, разжал: — На… Это тебе за шар…

На ладони лежал черный якорек. Такой маленький, что можно было бы спрятать в грецкий орех. Славный такой.

Ежики оглянулся на Лис и Рэма: «Можно взять?» Лис кивнула, якорек упал к Ежики на ладонь, и все склонились над ним.

— Кроха какая, — ласково усмехнулась Лис. — Где взял, Филипп?

— Утром, под лопухами…

— Ишь какой пророс, — заметил Рэм.

«Пророс… Что они, растут здесь разве?.. А ведь и правда — Якорное поле…»

Якорь-росток был в точности как настоящий — адмиралтейской формы, с деревянным, набранным из крошечных реек штоком, с ювелирно тонкими скобками — бугелями — на них, с кусочком якорной цепи… Зацарапался у Ежики какой-то намек на догадку… — Спасибо, Филипп…

— Ага… А тебя как звать-то? — Филипп, он без лишних церемоний. Взял да и спросил.

Как ответить? «Ежики»? Но это не для случайных знакомых. Пускай они хорошие, но ведь не мама, не Ярик… Сказать «Матвей»? Но он не терпит, когда так зовут его, это отдает лицеем… И он растерянно сказал свое второе имя, которое раньше лишь писалось в документах: