В это самое время главнокомандующий войсками в Крыму маркиз де Траверсе задумал овладеть Анапой и через Таманский полуостров отправил к ней регулярный отряд под начальством генерал-майора Гангеблова, получившего приказание принять в свое распоряжение и полки черноморских казаков. Но на пути к Анапе Гангеблов узнал о взятии крепости эскадрой контр-адмирала Пустошкина и возвратился на линию.

Из ряда многочисленных случаев, трудов и встреч с неприятелем в этом походе выделяется дело полковника Кухаренко, который с казачьим полком был послан 7 мая занять небольшой черкесский аул, лежавший в лесистом ущелье реки Псебета. Приказание было отдано лично Гангебловым; но Бурсак, знавший, какие неудобства представляет местность для конного полка, послал на помощь к нему еще небольшой отряд казаков с приказанием действовать неприятелю в тыл, и только эта предусмотрительность спасла Кухаренко. Сопротивление, встреченное им в лесу, было так сильно, что сам атаман, встревоженный участью черноморцев, поскакал на место боя, принимавшего опасный для них характер. К счастью, в это именно время подоспело подкрепление, и тогда Кухаренко, раненный шашкой в лицо, и сотник Ворапай, раненный в голову и в бок, тем не менее бросились вперед во главе своих казаков и на глазах атамана овладели аулом.

Незначительное само по себе дело это распространило, однако же, тревогу в горах, и горцы в значительных силах собрались за рекой Корванди. Гангеблов, не решаясь вступить с ними в бой, приказал отступить на Ольгинский пост, но войсковой атаман, хорошо понимая, что горцы в этом случае сами насядут на отряд, уговорил его смело ударить на неприятеля. Пять полков черноморцев понеслись к черкесским аулам, которые виднелись по ту сторону речки. Черкесы одной половиной встретили этот летучий отряд, а другой ударили на пехоту. И здесь и там завязалось жаркое дело. Казаки после рукопашной схватки первые опрокинули горцев, и те повсюду бежали, понеся значительные потери. После боя аулы были истреблены казаками, и Бурсак хотел продолжать наступление, но Гангеблов на то не согласился и приказал войскам возвратиться на линию[62].

Нерешительность действий Гангеблова много повредила Черноморью. Самое назначение туда регулярных войск, с начальником также из регулярных генералов, было весьма неудобно при тогдашнем положении дел на кубанской границе, внушая горцам мысль о слабости Черноморского войска. Бурсак, желая загладить невыгодное впечатление, произведенное всеми этими обстоятельствами, воспользовался известием, что анапский паша собирает в горах до пятнадцати тысяч черкесов с тем, чтобы наказать мирные аулы, стоявшие на Лабе, и тотчас отправил на помощь к ним тысячу казаков под начальством подполковника Еремеева.

Подполковник Еремеев был человек несомненно решительный и храбрый, но обстоятельства сложились так, что экспедиция не принесла решительно никакой пользы для Черноморского края и только вызвала черкесов на новые враждебные действия. Собрав под свое начальство всю горскую милицию, Еремеев двинулся с ней на абадзехов, и 19 октября на Белой произошло жаркое сражение. Абадзехи, массой насевшие на правое крыло отряда Еремеева, сильно теснили черкесов-бейзруковцев, и дело готово уже было принять совсем дурной оборот, когда подоспели на помощь черноморцы. Полковник Порывай с сотней казаков вихрем ударил на неприятеля; в то же время картечный залп из трех орудий, приведенных Еремеевым, произвел в рядах абадзехов страшное опустошение, и после минутного боя все скопище их обратилось в бегство. Началась бешеная, ничем не удержимая погоня, на которую способны одни рассвирепевшие горцы. Сам князь Бейзрук, окруженный толпой уорков, понесся вперед, чтобы натешиться местью над пораженными врагами. К сожалению, он слишком увлекся и, наскочив в лесу на засаду, был убит наповал. Смерть храброго князя расстроила весь план похода, и бейзруковцы, упавшие духом, потерявшие веру в успех всего предприятия, стали расходиться по домам; Еремееву также не оставалось ничего более, как возвратиться на линию.

Перемирие, заключенное с Турцией, приостановило военные действия с черкесами на Кубани только на короткое время. 11 мая 1809 года горцы уже снова перешли Кубань и взяли Новогригорьевский пост, вырезав гарнизон его до последнего человека. На всей пограничной линии поднялась тревога, а черкесы, упоенные успехом, уже мечтали разорить все Черноморье. Вдруг грозная весть пронеслась по горам, что сам атаман Бурсак появился в Шапсугии.

Это было летом 1809 года. Напрасно горцы, пользуясь лесистой местностью, пытались остановить победоносное шествие черноморцев. Бурсак прокладывал себе дорогу пушечными выстрелами и, подвигаясь все дальше и дальше, оставлял за собой страшные следы опустошения. Более тысячи шапсугов было убито в эту экспедицию, более восемнадцати аулов разорено до основания, множество хуторов со всеми запасами сена и хлеба преданы пламени. Теперь, когда Анапа была в руках русских, казаки проникали в самое сердце неприятельской земли и всюду вносили за собой смерть и разорение.

Полагая, что после столь жестокого наказания горцы одумаются и прекратят свои нападения, маркиз де Траверсе приказал Бурсаку остановить военные действия и поручил генерал-лейтенанту Дюку де Ришелье, управляющему тогда Новороссийским краем, отправиться в Екатеринодар, чтобы лично присутствовать при заключении с черкесами мирных условий.

Ришелье действительно прибыл и, собрав к себе знатнейших закубанских владельцев, долго уговаривал их быть мирными соседями черноморцев. Черкесские князья почтительно слушали речи герцога, соглашались на все безусловно, приняли подарки, но тут же, узнав о времени отъезда богатого и знатного генерала, условились между собой захватить его в плен, и триста отчаянных головорезов засели у Петровского поста. К счастью, Дюк де Ришелье совершенно случайно изменил свой маршрут и выехал из Екатеринодара несколькими днями позже. Для извещения об этом постовых начальников был послан вперед верховой казак, которому на пути к Петровскому кордону пришлось проезжать как раз мимо засады. Черкесы, соскучившиеся долгим ожиданием, бросились на казака, чтобы узнать от него, не уехал ли генерал вместо Тамани в Ростов. Казак ушел от погони, но несколько увлекшихся черкесов пронеслись за ним вплоть до Калаузского редута, где тотчас ударили тревогу. Семьдесят казаков с орудием, под командой хорунжего Иваненко, приготовленные здесь для конвоирования Дюка де Ришелье, вышли против хищников и, преследуя их по густым камышам, открыли засаду. Иваненко кинулся на нее с таким отчаянным гиком, что горцы потеряли голову и бросились бежать, покинув на месте множество седел, бурок, папах и даже оружия.

Не подозревая об угрожавшей ему опасности, Дюк де Ришелье спокойно приехал в Калаузский редут и здесь получил известие о происходящем деле. Не теряя времени, он тотчас послал на подкрепление к Иваненко свой конвой, сопровождавший его от Копыла, а между тем и сам поехал вслед за отрядом. По всей дороге он видел тела убитых черкесов, а в нескольких верстах от Калауза встретил и казаков, уже возвращавшихся из боя с добычей и пленными. В числе последних находился начальник партии, которого взял Иваненко, сильным ударом канчука сбив его с лошади. От этих пленных узнали о дерзком намерении и о числе бывших в засаде черкесов. Со стороны казаков потерь не было. Дюк в тот же вечер благополучно прибыл в Тамань; храбрый Иваненко по его представлению награжден был орденом Святой Анны 4-й степени. Черноморцы, в память этого события, на месте, где угрожала герцогу опасность, заложили батарею, которую и назвали по имени его Эммануиловской.