Говорят, студентам-медикам особенно трудно разбираться в многочисленных крупных и мелких костях и косточках человеческого черепа. Не менее сложно историкам разбираться в хитросплетениях истории западноготских царей со всеми их сыновьями, супругами, соправителями и соперниками. Православно-кафолические, арианские и втайне симпатизирующие язычникам авторы писали о них, внося в вопрос еще большую путаницу, в свете своих симпатий и антипатий, фальсифицируя, обрабатывая и перетолковывая и, в довершение ко всему, выдумывая обращения из ложной веры в истинную, которых в действительности не было. Если бы автор настоящей книги взялся все это пересказывать в подробностях, то ему очень скоро не пришлось бы считать овец, чтобы уснуть. Ибо поведение героев раннего испанского Средневековья, действующих по одному и тому же, одинаково ужасному сценарию: религиозные споры-братоубийство-отцеубийство-сыноубийство-покушения-захват власти насильственным путем — с почти удручающим однообразием приводило к одному и тому же, одинаково ужасному, результату — сну разума, порождающему кошмары. Или — чудовищ (памятуя о знаменитой гравюре из цикла «Капричос» гениального испанского художника Франсиско Гойи)…

Судя по всему, прежних готских традиций господства и подчинения уже было недостаточно для регулирования порядка престолонаследия. Из числа царей вестготов, правивших территорией от Толосы до Толета, два — Теодорид II и Еврих, или Эйрих — захватили престол силой. Другие — Атаульф, Аларих II и Амаларих-Амальрих — пришли к власти благодаря своим родственным связям с прежними властителями. Большинство же вестготских царей были избраны решением т. н. «великих царства» — т. е. представителей знатных родов и самых богатых вестготов — из своей среды. Наиболее дельных и энергичных из них поднимали на щите, как римских императоров. Так стали царями Валья и Теодорих I — властитель вестготов, героически павший в «битве народов» с гуннами на Каталаунских полях. Да и сын Теодориха — Торисму(н)д (годы правления: 451–453), провозглашенный вестготами преемником павшего отца прямо на поле сражения.

Некоторые авторы считают, что арианство вестготов на рубеже IV–V в.в. еще не играло особой роли во внешне- и внутриполитических отношениях. Мало того, иные из них находят аргументы в пользу утверждения, что принятие вест- и остготами этой формы христианской веры произошло достаточно случайно. С их точки зрения, различия между православием и арианством в то время были, якобы, еще не слишком-то большими. Достаточно вспомнить, по мнению сторонников данной версии, хотя бы весьма терпимое отношение арианина Алариха к православным святыням взятого им Ветхого Рима. Оставим данные утверждения на совести авторов (хотя, думается, мало кто из серьезных религиоведов с ними сегодня согласится). Но, так или иначе, по мере консолидации православного мира, укрепления его догматической, теоретической и вероучительной базы на великих церковных соборах Восточного Средиземноморья, и после обретения православной церковью сильного союзника, в лице франков, на Западе, связанные с религиозными различиями политические проблемы стали все больше обостряться.

С учетом растущего военного могущества франкских племен, утвердившихся, опираясь на союз с кафолической церковью, в столь богатых землях, как Галлия и соседние с ней территории, готы (от Равенны до Толосы и Толета) не раз пытались, во что бы то ни стало, улучшить отношения с франками путем установления родственных связей с франкскими знатными родами. Естественно, получая оттуда в качестве невест для своих арианских царевичей и княжичей правоверных православных царевен и княжон. Дело, как водится, не обходилось без конфликтов на религиозной почве. Скажем, царь вестготов Амаларих (Амальрих), убежденный арианин, смертным боем бил свою жену — благочестивую православную франкскую царевну Клотильду — , пока та, так и не обратившись в арианство, не решилась с верным человеком переслать своим братьям пропитанный ее кровью платок (как свидетельство страданий, переносимых ею ради веры). Видно, Амальрих в пылу арианского рвения забыл о мудрой заповеди святого апостола Павла во Втором послании к коринфянам «не давать повода ищущим повода». Разгневанный мучениями сестры, претерпеваемыми ею за веру, брат Клотильды, царь франков Хильдеберт, или Гильдеберт (возможно, ждавший подходящего момента и повода), собрав большое войско, подступил к Нарбону и наголову разбил вестготов. Спасаясь бегством, Амаларих — (видно, очень уж «жаба душила»!) — ненадолго заскочил в Нарбон, чтобы прихватить кое-что из сокровищ, и был убит ударом франкского копья. Это — по одной версии. А по другой: «Разбитый Хильдебертом, королем франков, в битве у Нарбона, Амальрих в страхе бежал в Барселону. Презираемый всеми, он был зарезан собственными людьми и умер» (Исидор Севильский).

Еще до Амалариха царь Еврих, или Эйрих (филологи-германисты, утверждают, что по-готски его имя звучало несколько иначе — Эорих), брат царя Теодерида (466–484 гг.), захвативший престол путем братоубийства, поставил под угрозу внутренний мир и покой в своем могущественном царстве, внушавшем страх и уважение соседям «вплоть до Рима великого», начав суровые гонения на православных. Что вполне соответствовало и его военной политике, направленной против православной «ромейской» империи. Согласно Исидору Севильскому: «Как только преступление дало ему (Эориху — В.А.) власть, он отправил послов к императору Льву и без задержки начал грандиозное и разрушительное наступление на Лузитанию (территорию современной Португалии — В.А.)». Иордан же пишет иное: «Тогда Еврих, король (царь — В.А.) везеготов, примечая частую смену римских императоров, замыслил занять и подчинить себе Галлии». При Еврихе вестготы начали записывать законы. Резюмируя деятельность Евриха, автор «Гетики» пишет, что он подчинил себе Испанию и Галлию и покорил бургундзонов (бургундов). А пришедший к власти после Евриха, вероятно, наиболее значительный властитель этого переходного периода вестготской истории — Леувигильд, Лиувигильд или Леовигильд (правивший царством западных готов уже не из Толосы, а из Толета — современного Толедо) — был вовлечен в кровопролитную борьбу со своим собственным сыном Германгильдом (или, по-нашему, по-русски — Ерменингельдом, царевичем готфским). Изза женитьбы последнего на православной франкской царевне Ингунде. Возможно, отцу и сыну удалось бы найти разумный «консенсус». Ведь Леовигильд слыл мудрым монархом, непритворно любившим своих сыновей. Но его жена Госвинда, вдова предшественника Леувигильда, на которой тот женился вторым браком — не по любви, а из «соображений государственной пользы», чувствуя себя несправедливо оттесненной на второй план, питала самые недобрые чувства к своей православной невестке из франкского племени. Конфликт между Госвиндой и Ингундой приносил последней несказанные страдания. Не в силах оставаться их бессильным и немым свидетелем, муж несчастной Ингунды — царевич Герменгильд, наследник вестготского престола — упросил отца отправить его наместником в Гиспалис, или Гиспалу (будущую Севилью). Там он, обдумывая планы мести, перешел из арианства в православие и поднял военный мятеж, надеясь свергнуть с престола отца и ревностную арианку Госвинду.

Православные «ромеи» (еще владевшие, со времен «восстановителя Римской империи» Юстиниана I, частью Испании), казалось, бывшие естественными союзниками