Первыми почувствовали этот гнев придворные епископы, с помощью которых Эдуард, с момента своей краткой ссоры с архиепископом Стратфордом тридцать лет назад, осуществлял управление королевством. Место Уильяма Эдингтонского, великого епископа Уинчестерского, который был правой рукой короля в славные годы побед при Креси и Пуатье, было отдано в середине шестидесятых не менее способному администратору Уильяму Викенгемскому – клерку низкого происхождения, который был посвящен в сан священника только в 37 лет, но который стал необходимым королю в качестве смотрителя за работами в Виндзоре и руководителем всех строительных проектов. В 1364 году Викенгем стал хранителем Малой Печати, а в 1367 – канцлером и епископом Уинчестерским. К несчастью для него, его пребывание в должности совпало с убыванием английского успеха во Франции и, хотя он и не был ответствен за ее военные неудачи, его сместили с должности в 1371 году в связи с парламентским протестом Общин и группы магнатов под руководством герцога Ланкастера и молодого, но амбициозного графа Пемброка, который вскоре сам потерпел поражение и унижение в битве рядом с Ла Рошелью. Это был первый настоящий раскол в национальном единстве за последние тридцать лет. Следующие несколько лет страна практически управлялась ставленниками Ланкастера, из которых были последовательно назначены два светских канцлера сэр Роберт Торп и сэр Джон Нивет[418] – оба юристы – и светский казначей – лорд Скруп. Но когда катастрофы во Франции не закончились, они также вскоре стали непопулярны и обвинялись общественным мнением, раздраженным военными налогами, во всех видах коррупции и злоупотреблений.

* * *

Весной 1376 года, управляя Англией уже три года без сбора парламента, Ланкастер был вынужден его созвать под угрозой государственного банкротства. Возмущенные унизительными условиями перемирия, которое он заключил с Францией как раз в тот момент, когда военные действия в Бретани под командованием его брата графа Кембриджа стали более успешными, а также тратой огромных сумм, собранных на военные нужды, народные представители были в решительном настроении. Их поддерживали два члена королевской семьи – принц Уэльский и Эдмунд Мортимер граф Марча, муж принцессы Филиппы, внучки короля. Десятинедельное заседание парламента – самое долгое в истории – было отмечено дерзостью Общин, которые доминировали при разборе дел. Призываемые в парламент не поименно, как это делалось с лордами, а посредством общих призывных грамот, направляемых шерифам, 74 рыцаря графства и примерно 200 горожан, которые с начала царствования Эдуарда призывались почти на каждое заседание, вели себя до настоящего времени, как с ними и обращались, как очень скромные партнеры в universitas королевства. В 1348 году они перестали давать королю советы по поводу ведения войны, поскольку они «слишком невежественны и глупы давать советы по таким важным делам». Их функцией, как она определялась в традиционной формуле королевской призывной грамоты, было «с полным и достаточным правом за себя и свои общины совершать и советовать о тех вещах, которые в нашем парламенте будут определены» – другими словами, передать налогоплательщикам решение о принятии тех субсидий и налогов, которые король потребует.

При этом они с таким упрямством настаивали на своем праве отказывать во введении любой новой формы налогообложения – это касалось не только прямых налогов на имущество, но после 1340 года и таможенных пошлин в королевских владениях[419], – что при постоянной нужде правительства в дополнительных ресурсах дохода для ведения войн они сделались существенной частью государственного механизма под названием «совет и согласие». Без полной реализации этого принципа, их право отказа делало их необходимыми для управления государством до тех пор, пока продолжались войны и увеличивались расходы правительства. Постоянная нужда короны в деньгах на войну на протяжении целого поколения стала причиной того, что представители от двух различных социальных групп, воинов-рыцарей, владеющих землей, и горожан, занимающихся торговлей, объединились для обсуждения финансовых вопросов. Однако нерешительные сначала, они выработали привычку встречаться вместе для обсуждения тех дел, которые касались обеих групп. Поступая таким образом, они неосознанно и случайно создали единую ассамблею – вызываемую к жизни каждой успешной встречей парламента – представлявшей общину графства и города. Являясь уникальным объединением среди жестко отделенных друг от друга сословий или «штатов», которые составляли парламенты других европейских королевств, они к концу царствования Эдуарда III уже сформировали постоянную организацию, которая в следующем веке станет известной как Палата Общин. Заседая отдельно от лордов в своей собственной палате – одно время это была Расписная Палата Вестминстерского дворца, другое – Палата для собрания каноников Вестминстерского аббатства – в течение около пятидесяти парламентов, собранных в царствование Эдуарда, они пришли к совершенствованию своей собственной процедуры организации дел, отличной от более ранних времен, когда такая процедура была создана единственно для удобства короля и Совета. Это случилось в большинстве своем благодаря юристам, которые часто избирались в качестве представителей местными общинами, поскольку имели профессиональную квалификацию, и которые внесли в работу этого выделяющегося института свои обычаи точного мышления и строгого соблюдения процедуры и прецедента[420].

Большинство парламентских дел было сосредоточено вокруг петиций к королю, взывавших к справедливости и реформе закона, которые в больших количествах приходили в начале каждой сессии парламента и которые теперь все больше и больше отсылались королем и его советниками на рассмотрение Общин. Те, которые касались скорее публичных, нежели частных интересов, после отсеивания и проверки направлялись к возбуждению законодательных исков, которые посылались с рекомендацией – обычно со словами «о чем общины молят разобраться» – клерку парламента для представления их перед королем. Если он одобрял их, они становились предметом или королевского ордонанса или, в более важных случаях, статута, формально утверждавшегося как магнатами, так и Общинами, и вносились в парламентские свитки как постоянная норма закона, принятая к использованию в королевских судах. Иногда такие петиции становились предметом торга между короной и парламентом, Общины вотировали налоги и субсидии при условии, что король соглашался на те законы, которые им требовались.