Сорок лет интеллектуального противостояния вызвали странные изменения в мозгу коммунизма, сделав его неспособным к различию фактов и вымысла в одной сфере его жизни, а именно в его отношениях с другими странами. Русский коммунизм всегда характеризовался способностью использовать ложь в качестве политического оружия».

Систематическое искажение правды может быть самой большой слабостью советской разведки. Изучая короткую историю ЦРУ, мы видим агентство, которое переняло многие методы работы у русских разведчиков и стало известным из-за агрессивных заговоров и сенсационных провалов. Что же в этом ободряющего? Ободряющим в этом может стать то, что все неудачи обсуждаются и анализируются, они приводят к изменениям, которые ограждают от повторения ошибок. ЦРУ принимает во внимание всю критику, относящуюся к деятельности агентства. Открыто показано опасное сходство методов и целей работы советских и американских разведчиков. Установлено соотношение между принципами демократии и необходимостью иметь эффективную разведывательную организацию.

Это первый парадокс: тоталитарные методы могут защищать демократические институты. Второй парадокс заключается в том, что демократия похожа на Ислам, который считает Иисуса Христа одним из святых наравне с Аллахом. Демократия достаточно сильна, чтобы противостоять внутренним противоречиям и абсурду. Мы живем в обществе, в котором Бертран Рассел может попасть в тюрьму, в котором конгрессмен жалуется на то, что Государственный департамент выделил несколько тысяч долларов на театральные гастроли, в то время как миллионы долларов тратятся на свержение очередного латиноамериканского правительства. Какие из этих противоречий мы должны сохранить, чтобы противостоять советскому полицейскому государству с его деспотизмом и властью, основанной на страхе? Только силу, которая сможет выдержать почти все удары и сохраниться благодаря своей бесформенности. Демократическое общество считает ЦРУ изъяном, но агентству разрешено существовать (как полагают, под растущим контролем), потому что оно доказало свою необходимость. Советская же разведывательная система — ядро режима, исчезновение которого может привести к концу коммунистической диктатуры, существующей уже сорок лет.

Профессиональный советский шпион и пилот самолета У-2 встретились на белой линии, отмечающей середину старого моста, ведущего из Западного Берлина в Потсдам. Эта встреча была похожа на встречу двух противоборствующих группировок. Поля шляп опущены, руки в карманах, две группы людей осторожно шли по мосту Глинике, который в 1945 году был назван «Мостом единства». Человек, шедший впереди своей группы со стороны Берлина, сутулился. На нем была одежда американского покроя. На высоком человеке, стоявшем на другой стороне моста, была русская меховая шапка, широкие брюки. В сером свете утра мужчины стояли в центре моста, переминаясь с ноги на ногу. Через двадцать минут шепотом был подан приказ начинать. Человек в русской одежде шагнул на западную сторону моста, один из гражданских похлопал его по плечу и сказал: «Ты дома». Человек в американской одежде тихо присоединился к советской группе, стоявшей на потсдамской стороне моста.

Это была банальная сцена, но тем не менее она стала самым драматичным обменом шпионами в современной истории. Пауэрс и Абель были задержаны как шпионы, и правительства их стран не могли помочь им. Абель, верный своей профессии, отказался от сделки, которую ему предложили после ареста. Он не выступил на суде, хотя знал, что его выступление может смягчить приговор. Своему адвокату он сказал, что смирился и готов провести остаток жизни в тюрьме, отбывая тридцатилетнее заключение.

Пауэрс был летчиком, но его арестовали как шпиона.

Из-за отсутствия специальной подготовки и слабости характера его поведение не было героическим. Он говорил там, где Абель молчал. Где Абель не сделал ничего, чтобы повлиять на мнение присяжных, Пауэрс сделал все, чтобы смягчить свой приговор. Их дела похожи только тем, что ЦРУ отказалось признать существование Пауэрса, а ГРУ отказалось признать своим сотрудником Абеля.

Было много факторов, препятствовавших обмену. Советский Союз заявляет, что у него нет шпионов — шпионажем занимаются только империалистические страны. Но обмен Абеля и Пауэрса отразится на всем мире. Невозможно будет скрыть эту новость от советской общественности. Возвращение Пауэрса вызовет еще большие затруднения. Считать ли его героем или предателем? Устроить ли ему торжественный кортеж по Бродвею или он должен на десять лет отправиться в тюрьму за разглашение клятвы, которую он давал ЦРУ?

Джеймс Б. Донован, адвокат Абеля, сыгравший ключевую роль в обмене, столкнулся с оппозицией, когда впервые заявил о такой возможности. Это было во время президентства Эйзенхауэра, и кабинет, ответственный за начало полетов самолета-разведчика У-2, отнесся безо всякого энтузиазма к возвращению человека, раскрывшего существование программы. Предложение обмена было сделано по советским каналам, и советская сторона не была против подобного шага. Но куда бы Донован не обращался в Вашингтоне, он сталкивался с уклончивостью и отсрочками.

В июне 1960 года отец Пауэрса написал Доновану письмо, в котором просил его устроить обмен для его «мальчика». Через Донована Абель попросил Пауэрса-старшего написать письмо его семье, живущей в Восточной Германии. Осенью 1960 года Пауэрс получил ответ, подписанный Еленой Абель, в котором она просила милосердия к ее мужу.

Просьба была отправлена Генеральному прокурору Уильяму Роджерсу, который сказал, что обменом лучше заняться уже во время президентства Кеннеди. В начале 1961 года Рид Козарт, поверенный Министерства юстиции по помилованиям, сказал, что для помилования нет достаточных оснований. Однако переписка между Донованом и миссис Абель продолжилась, они вместе искали возможности обмена. Генеральный прокурор Роберт Ф. Кеннеди и президент Кеннеди знали об идущем процессе. Кроме того, президент, чья администрация не была связана с У-2, понимал, что обмен поможет улучшить международные отношения.

Осенью 1961 года Донован получил разрешение на организацию обмена в Восточной Германии. В Берлине и Лейпциге он встречался с советскими официальными лицами, которым показывал письмо Козарта, в котором тот говорил, что приговор Абеля может быть изменен «при соответствующих обстоятельствах». Донован, действовавший как адвокат Абеля, по сути был дипломатом без ранга, выполнявшим важное правительственное задание. Он узнал, что русские выступают за обмен и, кроме того, готовы передать вместе с Пауэрсом еще одного американца, отбывавшего наказание за шпионаж, — двадцативосьмилетнего Фредерика Л. Прайора.

После переговоров, которые длились две недели, Донован сообщил президенту, что он договорился о проведении обмена. Президент подписал документ, по которому Абель освобождался в момент передачи Пауэрса американцам. В обстановке строжайшей секретности Абеля доставили в Форт-Дикс в штате Нью-Джерси — этот полет стал первым звеном путешествия, которое должно было вернуть его на родину. В это же время Пауэрса доставили из владимирской тюрьмы.

Состоявшийся обмен добавил еще одну тайну к личности Абеля. В письмах от семьи, которые были прочитаны на суде в 1957 году, его жена подписывалась «Илиа», а дочь — «Эвелина». Но письма, полученные Донованом из Восточной Германии, подписаны Еленой Абель. Кроме того, письма, описывающие жизнь семьи Абеля в СССР, рассказывают о даче, прислуге, телевизоре и других удобствах, которые может себе позволить только семья высокопоставленного человека. Если письма из Германии писала жена Абеля, то как она туда попала? Абель хорошо говорил на немецком, и во время Второй мировой войны он служил на германском фронте. Люди, с которыми он познакомился в Нью-Йорке, знавшие немецкий язык, говорили, что его можно было принять за немца. Связь Абеля с Германией и его настоящая личность (Абель — обычный псевдоним для шпионов из социалистических стран) остались покрытыми тайной.