постепенно прогонит мысли, из которых вырастают твои кошмары. Слава богу, что ты не говоришь мне, о чем думаешь часами напролет, думаешь постоянно, во сне и наяву. Что-то с тобой происходит, но я не знаю что, к счастью, не знаю, и лучше мне и впредь ничего не знать. Знаю только, что причин для горьких мыслей у тебя немало, и, на беду, твоя голова никогда не отдыхает”. Но я сдерживаюсь и ничего ему не говорю – и не скажу, сколько бы лет ни прожила рядом с ним. Это я держу при себе, хотя нередко что-то такое приходит мне на ум. Сказать ему об этом было бы слишком щедрым подарком, даже если он ничего не услышит: слишком долго он прожил вдали от меня, позволив объявить себя умершим, бросив свое тело на далеком берегу.

Порой, отрешенно глядя с балкона на улицу, он проводит ногтем большого пальца по шраму на щеке, которого нет уже давным-давно. И я думаю о том, о чем, наверное, думает и он, вспоминая след, которого никто не видит и который один только он помнит, отлично зная, как он появился – скорее всего, рану нанесли вовсе не уличные грабители, а те, кто хотел ему отомстить и его покарать. Он, наверное, думает, что если как следует разобраться, то он принадлежит к категории людей, которые не считают себя главными героями даже своей собственной истории, с самого начала кем-то искалеченной.

Такие люди в середине пути вдруг обнаруживают, что даже если каждый из них – личность неповторимая, никто не сочтет их историю достойной рассказа, и в лучшем случае о ней вскользь упомянут, рассказывая чью-то другую, более увлекательную и яркую, а главное – необычную. Их история не годится даже для легкой болтовни во время затянувшегося застолья или для посиделок у камина бессонной ночью. Именно так обычно случается с жизнями, подобными моей или его, а на самом деле со многими и многими другими, когда они просто существуют и ждут.

Апрель 2017