За день до отъезда в Австрию направьте из Самарании несколько официальных и частных писем в Италию и Коста-Рику с сообщением о том, что Луизу прооперировали, но ее здоровье вызывает у врачей серьезные опасения. По их рекомендации вы в ближайшее время, якобы, выезжаете в Латинскую Америку — в Бразилию или Мексику, где проживают родственники вашей жены и где она, мол, сможет окончательно восстановиться и поправить свое здоровье…»

В ответ на эти рекомендации из Москвы Иосиф телеграфировал в Центр:

«…Пользуясь в последний раз шифром, считаю необходимым подобрать заблаговременно надежного агента или опытного оперработника, который смог бы впоследствии, — разумеется, после нашего возвращения в Советский Союз, — изъять в цюрихском банке поступившую на мое имя почту. Для этого необходимо заблаговременно подготовить ему липовый документ и доверенность от моего имени на получение корреспонденции.

Неплохо было бы, если бы советский посол в Риме или, скажем, посол какой-либо другой страны из социалистического лагеря полюбопытствовал бы также через некоторое время после нашего возвращения в Москву о «пропаже» их костариканского коллеги. Этим самым можно было бы узнать, какие версии исчезновения посла Кастро имеют место среди сотрудников дипломатического корпуса и что предпринимается для розыска меня и Луизы в Италии или Коста-Рике…

Макс.

3 декабря 1953 г.».

А 4 декабря в условленном месте Григулевич увидел маленький красный треугольник, нанесенный не как обычно мелом, а яркой губной помадой. Это был сигнал к выезду из Италии. В тот же день он написал и отправил в «свой» МИД письмо, в котором поставил в известность министра Марио Эскивеля о том, что с 10 декабря по 1 марта он будет находиться в отпуске в Швейцарии, что в случае острой необходимости решения какого-то дипломатического вопроса исполняющий его обязанности консул Хулио Цезарь Паскаль Рока может всегда позвонить ему по телефону, который он сообщит из Женевы, и по его просьбе сможет в любой день подъехать из Швейцарии. На всякий случай, чтобы всё выглядело правдоподобно и убедительно, Иосиф указал в письме министру адрес своего местонахождения — женевский отель «Корнавен» и забронированный уже номер почтового ящика.

Вечером того же дня он приобрел на вокзале Термини железнодорожные билеты на себя и Луизу до Цюриха на 7 декабря.

Возвратившись домой, он сообщил Луизе, что через два дня они должны покинуть Италию. Ничего больше не сказав, он, немного взволнованный предстоящим отъездом, перешел в свой маленький рабочий кабинет, в котором творились только ему известные большие и маленькие профессиональные тайны. В нем он уединялся на несколько часов и днем, и ночью, погружаясь в свою тайную работу по зашифровке передаваемых в Центр секретных сведений и по дешифровке получаемых из Москвы телеграмм, по изготовлению микрограмм и тайнописных писем, по фотографированию документов и изготовлению контейнеров для тайников. Здесь он хранил большую часть архива, копии финансовых отчетов и деловых бумаг, связанных с коммерческой деятельностью. Стены комнаты были заставлены до самого потолка книгами и журналами на иностранных языках. Повсюду валялись выписки и газетные вырезки. На письменном столе стояли фотоувеличители, пишущая машинка, рядом лежали различные фотообъективы и фотопринадлежности.

В святая святых разведывательной кухни позволялось входить и работать только Луизе и только в те часы и дни, когда в доме не было служанки, приходившей два раза в неделю убирать посольский особняк. Убирать в этом рабочем кабинете, который камуфлировался под продуктовую кладовку и запирался на два внутренних секретных замка, разрешалось тоже только Луизе. Чтобы не оставлять в этой святая святых уликовых материалов, Иосиф сжег те бумаги, которые могли скомпрометировать его или вызвать подозрения. Все остальное, что не могло гореть, он сложил в заранее принесенную картонную коробку и глубокой ночью вывез ее на своей машине подальше от посольского особняка, сбросив ее в мусорный ящик.

Утром Теодоро спустился на первый этаж, в свой офис, проверил содержимое посольского сейфа, ящиков рабочего стола и, убедившись, что ничего сомнительного и подозрительного в них нет, оставил их незакрытыми на ключ. Поднявшись после этого в свои апартаменты на втором этаже особняка, он весь день помогал Луизе отбирать в дальнюю и невозвратную дорогу только самые необходимые для них и дочки вещи, упаковывал их отдельно в коробки, сумки и чемодан.

Они упаковывали не только вещи, нажитые почти за пять лет в Италии, они упаковывали свою тройную жизнь на Апеннинах — разведывательную, коммерческую и дипломатическую. Они прощались с пятью годами бурной и интересной, порой рискованной и опасной жизни, с годами вдохновенного счастья и самоотверженной любви под итальянским чистым небом. Они готовились навсегда попрощаться с Вечным городом, с его забавными, веселыми людьми, друзьями и недругами, готовились прощаться с красивым, фешенебельным посольским особняком на улице Бруно Буосси, который был для них не просто домашним очагом, но и местом разведывательной работы.

— Мне интересно знать, кто будет жить здесь и работать? — спросила Луиза у мужа, готовясь отходить ко сну. — Кто будет смотреть на остающиеся на стенах наши картины и портреты? Кто будет слушать эти стены, впитавшие наши тихие голоса и горячие споры?

Иосиф нахмурился, потом уныло произнес:

— Какая нам разница! Здесь будут жить чужие нам люди. — И после некоторого размышления добавил: — А особняк станет просто жилым домом какого-нибудь богатого человека.

В последний перед отъездом хлопотный и нервный день Луиза страшно устала и потому легла рано спать. Теодоро же не мог заснуть, что-то ему мешало. Возможно, беспокойство и тревога за предстоящий отъезд. А может быть, и нетерпение: такое состояние знакомо многим из тех разведчиков, у кого завершался длительный срок загранкомандировки или кто уже выполнил какую-нибудь разведывательную операцию за кордоном. Все равно какую, главное в нее была вложена частичка себя, было много пережитого еще до ее реализации и вынесено огромное напряжение при ее выполнении. А в работе нелегала и дипломата Иосифа Григулевича риска хватало всегда, и это длилось почти все пять лет.

От наступившей бессонницы ему чудилось, что никому он теперь не нужен, и поэтому отзывали его домой, на Родину. Никогда еще не ощущал он такого щемящего чувства одиночества, какое испытывал той длинной, бессонной ночью.

Утром, как только проснулась дочка, одев и покормив ее, мать и отец отправились с нею в последнюю в Риме прогулку по городу. На этот раз в более долгую, чем в обычные дни. Доехав на городском транспорте до центра Рима, Иосиф по привычке несколько раз проверился и, не отметив ничего подозрительного, продолжал семейную прогулку по древним площадям центральной части Вечного города, в обед они посетили кабаре «Флорида», а ближе к вечеру зашли в собор Святого Петра, чтобы засвидетельствовать знакомым церковнослужителям свою преданность католической вере.

Поставив свечи, они вышли из храма, и в этот момент колокола нежным перезвоном начали свою вечернюю песню. Луиза, повернувшись к колоннаде Собора, трижды перекрестилась. Иосиф, прижимая к груди одной рукой уснувшую дочку Романеллу, сделал то же самое. Потом перевел взгляд на жену и со сладчайшей улыбкой на лице ободряюще произнес: