Через пятнадцать лет, когда Гейне довольно близко познакомился с Джеймсом, он переменил свои взгляды на него, хотя комплименты, как часто бывает у Гейне, очень двусмысленны. Джеймс, признавал Гейне, «обладает способностью находить, пусть не всегда судить, ведущих исполнителей во всех сферах деятельности. В силу такого дара его сравнивают с Людовиком XIV; по правде говоря, в противовес его здешним парижским коллегам, которые любят окружать себя посредственностями, герр Джеймс фон Ротшильд всегда дружит со знаменитостями в любой области; даже если он сам в чем-то не разбирается, он знает, кто наиболее преуспел в той или иной сфере. Может быть, он не понимает в музыке ни единой ноты, но другом его семьи всегда был Россини. Ари Шеффер — его придворный художник… Герр фон Ротшильд не знает ни слова по-гречески, но благоволит к ученому эллинисту Летронну… Поэзия, французская и немецкая, также весьма ярко представлена в числе пристрастий герра фон Ротшильда; хотя мне кажется, будто… герр барон не так любит поэтов нашего времени, как великих поэтов прошлого, например Гомера, Софокла, Данте, Сервантеса, Шекспира, Гете — чистых мертвых поэтов, просвещенных гениев, которые свободны от всех земных нечистот, удалены от всех мирских нужд и не просят у него акции Северной железной дороги».

Далее станет ясно, что последнее замечание служило многозначительным намеком на собственные отношения Гейне с Джеймсом; но, вынеся их за скобки и сделав скидку на сатирическое преувеличение, можно видеть, что вышеприведенный абзац (опубликованный в 1843 г. в «Аугсбургер цайтунг») едва ли мог быть написан о человеке, который совершенно не интересуется искусством. Даже если сам Джеймс не был в чем-то специалистом, он восхищался познаниями в той или иной области, что совсем не похоже на обывателя. Годом ранее, когда еще один тщеславный молодой литератор (также выкрест, как Гейне) впервые познакомился с Джеймсом на ужине в Париже, он попал прямо в точку. «Он кажется мне, — писал Бенджамин Дизраэли сестре, — счастливой смесью французского денди и разносчика апельсинов. Он заговорил со мной без церемоний, начав с фразы: „Кажется, вы знакомы с моим племянником“». «Разносчик апельсинов» в Джеймсе сильнее всего проявлялся в сильном франкфуртском акценте, с каким он говорил по-французски, и во властных манерах, общих с его лондонским братом; но «французским денди» он был в глубине души — ему нравилось общество художников, музыкантов и писателей. Одна англичанка, посетившая Париж в 1850-е гг., тоже это заметила, когда нанесла визит «мадам де Рот… чье поэтическое обиталище больше похоже на дворец богатого художника, чем на дом миллионера». Несмотря на грубые манеры, Джеймс в глубине души был эстетом — даже представителем богемы, — хотя он осторожно потакал этому своему пристрастию, окружая себя красивыми вещами и вводя одного-двух самых занятных создателей таких вещей в свое во всем остальном скучное окружение. Нечто подобное можно сказать и о его английских племянниках, чья любовь к охоте была всего лишь одной гранью их широкого кругозора за стенами конторы.

Наверное, очевиднее всего такое «окультуривание» проявилось на других стенах — особенно на стенах их домов, которые постепенно закрывались картинами высочайшего качества. Первой примечательной картиной, купленной Ротшильдом, была «Молочница» французского художника Жана-Батиста Грёза — типично наивноромантическое произведение позднего рококо, — которую Джеймс приобрел еще в 1818 г. Грёз был любимым художником Ротшильда; в 1845 г. Джеймс купил еще одну его картину, «Девочка с букетом», на аукционе в поместье кардинала Феша, а его племянник Лайонел начал свою коллекцию в 1831 г. с приобретения на аукционе Филлипс его «Сюжета V» («Оскорбленная добродетель»). Позже он приобрел еще четыре картины этого художника, в том числе «Прощальный поцелуй». Еще две картины Грёза принадлежали его брату Энтони, в том числе «Детская». Такие картины дополняли многочисленные предметы старинной мебели и украшений, приобретенные членами семьи, — например, секретер Марии-Антуанетты и коллекцию севрского фарфора, которую собирал Джеймс. Еще одним любимым художником Ротшильдов был испанский живописец XVII в. Бартоломе Эстебан Мурильо, чье творчество Лайонел, скорее всего, открыл во время поездки в Мадрид в 1834 г. Тогда, как он откровенно признавался, он проводил «все свободное время… гоняясь за картинами, которых здесь во множестве, а хороших очень мало». К концу 1840-х гг. картины Мурильо имелись и у него самого, и у его дяди, и у матери.

Однако самым привлекательным семья находила искусство Голландии XVII в. В 1840 г. Джеймс купил «Знаменосца» Рембрандта из коллекции Георга IV; он повесил картину в большом салоне на улице Лаффита; кроме того, ему принадлежал «Портрет молодого человека» того же живописца (картина висела в гостиной) и «Портрет мужчины» Франса Халса, а также произведения Антона Ван Дейка, Питера Пауля Рубенса, Якоба ван Рёйсдаля и Филипса Вауэрманса. В 1836 г. во Франкфурте Лайонел купил «Туалет дамы» Герарда Терборха, а годом позже добавил четыре картины Вауэрманса из коллекции герцогини де Берри, а также три картины Яна ван дер Хейдена, в том числе «Замок Розендал» и «Вид на Харлем». В 1845 г. он купил еще две картины Вауэрманса и Питера де Хоха из коллекции Джорджа Люси. Примерно в 1850 г., когда к нему на Пикадилли приехал специалист по немецкому искусству Густав Вааген, его коллекция включала три картины кисти Мейндерта Хоббема, три — ван Рёйсдаля, одну — Паулюса Поттера, одну картину кисти Карела Дюжардена, одну — Адама Пейнакера, две — Яна Вейнантса и одну Исаака ван Остаде. Позже он добавил две картины Николеса Берхема, пять произведений Альберта Кёйпа, в том числе «Вид на замерзшую реку»; шесть картин ван Мирисов, отца и сына, две — Гаспара Несшера, три — Герарда Терборха и семь — Давида Тенирса Младшего, а также натюрморты Яна Давида де Хема, Яна ван Хейсума, Рашель Рюйш, Яна Веникса и Петера Гейселса. Очевидно, его вкусы разделял брат Энтони: в 1833 г. он купил портрет няни с ребенком, играющим с козлом, который, как оказалось, носит подпись Рембрандта (позже, когда выяснилось, что подпись поддельная, авторство приписывали Николасу Масу). К 1850 г. в его коллекции появились картины Вауэрманса, Тенирса, Ван Дейка, Рубенса и ван Остаде.

Совсем не удивительно, что в тот период складывалось нечто вроде коллективного «вкуса Ротшильдов», так как семья и в этой сфере во многом действовала согласованно. Родственники предупреждали друг друга о крупных аукционах и действовали в интересах друг друга на различных рынках. В 1840 г. Джеймс попросил Энтони «избавиться от Рембрандта, если это можно сделать с выгодой», но, «поразмыслив», решил не покупать Мурильо через племянника. Он и его племянники стремились добиться того, чтобы в 1841 г. большая римская коллекция пошла с аукциона в Париже, а не в Лондоне. «Мы должны заняться этим вместе, — писал Джеймс. — Может быть, мы купим несколько красивых картин». Что характерно, в 1843 г., когда на аукционе в Париже выставили две картины Мурильо, Нат решил купить их для матери, хотя в конце концов оставил их для Каролины, жены Соломона. Ко времени своей смерти Ханна являлась владелицей картин Мурильо, Кёйпа и Тенирса; вероятно, все они были куплены для нее сыновьями. Общим было и естественное для них стремление предпочитать светские сюжеты религиозным, — может быть, это лучшее объяснение того, что в их коллекциях много работ голландских мастеров, — хотя такая склонность вовсе не была правилом. Что любопытно, Ротшильды покупали не только сцены из Ветхого Завета (например, картину Поля Делароша «Моисей в камышах»), но и произведения исключительно христианской иконографии. В 1840 г. Лайонел приобрел у лондонского торговца картинами произведение Мурильо «Младенец Христос — добрый пастырь»; позже он купил «Голову Магдалины» Доменичино и «Мадонну с младенцем» Андреа дель Сарто; Джеймсу принадлежали «Шартрская Мадонна» Яна ван Эйка и Петруса Кристи, а также «Богоматерь с младенцем» Луини. В 1846 г. тесть подарил Энтони картину Ван Дейка «Аббат Скалья, поклоняющийся Богородице с младенцем».