II

Верхушку духовенства, военных и гражданских вассалов архиепископа Пимена, пропустив через застеночный ад Городища, повезли в Москву. Там государь назначил соборный суд над архиепископом. Каких только знаменитых имен не встретишь в печальных малютинских отчетах! Исторический слух из хаоса имен и фамилий мгновенно выделит князей Тулупова и Шаховского, например, новгородских архиепископских бояр, и пусть далеко не каждый сумеет назвать, чем представители сих родов знамениты, а все же не преминет отметить, что из древности корни княжеские произрастали, — значит, выделялись какими-то достоинствами предки. Князьями так просто не становились. В Москву на суд погнали владычного дворецкого Цыплятева, конюшего Милославского и прочих менее известных пименовских вассалов. Не поленимся и заглянем в наш простенький зелененький советский энциклопедический словарик, и уверяю тебя, читатель, что ты сразу ужаснешься, из каких родов Малюта людей повязал и под топор подвел. Хоть первого Шаховского, хоть последнего Милославского. Ежели по алфавиту, то последний принадлежал к русским дворянам и боярам, которые выехали из Литвы в конце XIV века, а особенно возвысились в XVII, то есть в следующем за эпохой Ивана IV. Род Милославских дал жену Марию царю Алексею Михайловичу. Анна Милославская вышла замуж за боярина Морозова, имя которого знакомо каждому школьнику. Один Иван Милославский Симбирск защищал от Степана Разина, другой Иван соперничал с петровскими Нарышкиными и в 1682 году разжег Московское восстание.

Шестеро князей Шаховских здесь упомянуто. В настоящих биографических словарях куда больше. Чуть ли не всей русской истории свои плечи подставляли князья Шаховские. В разных лагерях состояли и разным занимались. Вот один ближайший к тому, кого Малюта пытал. — Григорий Петрович. Переметнулся в нерусский стан. Так в нерусском стане и предок Александра Сергеевича Пушкина состоял. Князь в Путивле распространял слухи о чудесном спасении Лжедмитрия I, участвовал в восстании Болотникова, служил советником у Лжедмитрия II. А Федор Шаховской, наоборот, в лагере именно русских пребывал — в Туруханске и Енисейске отмучивал ссылку после мятежа на Сенатской площади. Еще одни Шаховской знаменит развеселыми комедиями. И остальные Шаховские вышли людьми незаурядными и популярными: среди них писатели, воины и администраторы.

Если в Москве земщина кое-как уцелела, то в Новгороде понесла настолько значительные потери, что уже более не поднялась. Боярство тут всякий изничтожал — и посадские, и черный люд, и государь им помог. А жаль! Ей-богу, жаль! Родовитость не должна унижать незнатных. Основать фамилию и увековечить ее среди себе подобных всякими подвигами никому не возбраняется. Зачем же удачливых бить?! Злобный, пьяный и ленивый простолюдин все равно никогда не будет иметь случая выбиться в боярство. Простое происхождение Кузьмы Минина-Сухорука не помешало ему всенародно прославиться.

III

Княжий двор на Городище превратился одновременно и в Лобное место, и в застенок на открытом воздухе. Опричники толпой гнали обреченных, жен их и детей. Мало им казалось имущество отобрать. Малюта с царем обычно стояли на крыльце. Говорили, что этот поджар огненный сам государь выдумал. Да вряд ли! Скорее из Малютиных холопов кто-нибудь изобрел. Сперва Малюта спрашивал подведенного к крыльцу:

— Кто таков? И почему здесь очутился? Значит, виноват, пес?! Невиноватых тут мы не держим. Выкладывай, какие грехи за душой? С кем из Жигмонтовых агентов спознался?

Отвечали кто как умел: в меру охватившего испуга и умственных способностей. Грязной, Болотов и Булат — малютинский соратник — каждый раз докладывали:

— Вот Артемов в архиепископском полку служил. Соседи сказывали, что у него во дворе поляк Стефан находился. Через него голова и поддерживал сношения с Курбским.

— Точно ли? — переспрашивал царь. — Отвечай правду, не бойся! Однако и не запирайся. Уличу — двойной спрос.

Несчастный стрелецкий начальник, чуя притаившуюся за спиной смерть, не знал, что лучше — сознаться в несодеянном или заупрямиться и отрицать измену. Упрешься — на дыбе сломают, а рядом стоят на снегу жена и детишки мал мала меньше. Если смилостивится государь, то жизнь им оставит. Смотрит вроде не зло, обещает: не бойся! Ну и кто решение принимает? Одни такое, другие иное. А Малюта все равно не слушает и твердит свое:

— Не греши, изменник. Не запирайся!

И молодцам вокруг, которые смахивали на волков, почуявших добычу:

— А ну-ка, попытайте его!

Повлекли к пылающему костру полумертвого, чтоб сжечь. Но если кто опомнится и завопит:

— Винюсь! — тащат обратно к княжему крыльцу для окончательного разбора, а человека давно нет — грязный, кровавый комок, ободранный и дрожащий отболи и оскорблений.

— Вот до чего русского человека довели! — забился в конвульсиях один из обреченных, не выдержав именно обиды.

— Какой ты русский?! — сердито оборвал Иоанн. — Русский человек своего царя разве на Жигмонта-тирана променяет?!

И Малюта любимой турецкой саблей срубил грубияна.

— Какой ты русский?! — повторил он. — И мы, чай, не немцы! К полякам не бежим с злословием. И оттуда изменным способом Изборск не сдавали врагу. В легионах Курбского не шагали на Русь, за пиршественными столами с ним не сиживали, в рот ему не смотрели.

— Так их, псов смердящих, — подбадривал Малюту и Грязного государь. — Так их, изменников!

Потом и спрашивать перестали — не только имя, но и отчего на княжьем дворе очутился. Подгонит Булат дьяка или подьячего, монаха или посадского, Малюта сразу быка за рога:

— Изменник! По всему видать! Прочь его!

Только и слышно:

— Изменник?!

Какой-нибудь опричник иногда откликался:

— Изменник! На него двое указали.

— Взять его!

Уже и не пытали, — а, прибив, вязали веревкой, цепляли к саням или седлу и волочили к Волховскому мосту и оттуда сбрасывали вниз, в огромные полыньи, усеянные мелкими льдинками.

IV

Ах, Волховский мост! Недаром Перун из воды выкинул наверх палку. И палка оказалась толстой и длинной. Не новгородцы одни, получается, сталкивались здесь лоб в лоб, а пришлые из остальных мест русские люди с ними, и не стенка на стенку шли друг на друга, но сильные метали ослабелых с моста вниз. Там, внизу, среди льдин и льдинок, плавали на челнах пособники вельможного ката и баграми, веслами да шестами глушили недобитых, заталкивали полуживых, а то и вовсе живых под лед. Умно придумал Малюта, когда царю предложил:

— С моста свалим изменников! Куда их иначе девать? Мерзлую землю не продолбишь, снегом присыпать — к весне вонь пойдет и болезни. Волки да одичавшие собаки не только трупами будут лакомиться, но и на слуг твоих нападать.

Туго знал Малюта опричное дело. Если больше сотни сразу уничтожить, то вдаль смотреть надо: куда тела девать? Проблема трупов всегда стояла в Европе на первом месте. На Колыме или в Нарыме, на Сахалине или в Воркуте куда проще. Там природа мертвых охотно поглощает. Тело убиенного в звонкое бревнышко быстро превращается, а потом исчезает в вечной мерзлоте.