Снова став деловитой, она нагнулась за рубашкой на полу.

— Я не спасал его. Он пытался меня убить.

Лина, не успев распрямиться, замерла с рубашкой в руке.

— Что ты несешь? Это все от лекарств.

— Нет. Все так и было, — сказал он, стараясь говорить четко и ясно. — Он пытался убить меня.

Она медленно повернулась:

— Почему?

— Думаю, из-за документов. Может, решил, что сможет. Кто знает.

— Это неправда, — сказала она тихо.

— Неправда? Тогда спроси, откуда у него царапины на руке.

На мгновение воцарилась тишина. Наконец кто-то кашлянул.

— Ну, допустим, мы все это забыли, а? — В дверях стоял Шеффер, за ним — Рон.

Лина повернулась к нему:

— Так это правда?

— Знаете, в автомобильной аварии каждый может заработать несколько царапин. Посмотрите на себя, — сказал он Джейку.

— Вы же все видели, — сказал Джейк.

— Непонятную ситуацию типа этой? Я видел только фонтан брызг.

— Значит, правда, — сказала Лина, садясь на кровать.

— Иногда правда оказывается слегка преувеличенной, — ответил Шеффер. — И не всегда соответствует действительности.

— Куда вы его отвезли? — спросил Джейк.

— Не беспокойтесь, он в безопасности. Но не благодаря вам. Надо же было выбрать, где совершать заплыв. Бог знает что в этой воде. Док говорит, что прежде чем отправлять его в Крансберг, нам лучше напичкать его сульфамидом. Может оказаться заразным.

— Вы отправите его в Крансберг?

— А куда, вы думаете, я его отправлю — к русским? — Он сказал это так добродушно и бесхитростно, с такой улыбкой, что в голове у Джейка окончательно прояснилось. Нет, это явно не Шеффер. Кто-то другой.

— Скажите мне правду, — заговорила Лина. — Это сделал Эмиль?

Шеффер замялся:

— Он, скорее всего, немного переволновался, вот и все. Давайте не будет вспоминать об этом. Мы здесь подлечим Гейсмара, и все образуется.

— Ну да, прекрасно, — расстроенно сказала Лина.

— Нам нужно закончить кое-какие дела, — сказал Рон.

Лина посмотрела на мальчика, который следил за разговором, как за теннисным матчем.

— Эрих, знаешь, что там внизу? Граммофон. Американские пластинки. Пойди, послушай. Я скоро буду.

— Отведите его вниз и покажите ему там все, — сказал Шеффер Рону, принимая командование на себя. — Ваш мальчуган? — спросил он у Лины.

Та, уставившись в пол, покачала головой.

— Ладно, — сказал Шеффер и повернулся к Джейку, возвращаясь к делам. — Скажите, какого черта вы от меня удирали?

— Я принял вас за другого человека, — сказал Джейк, все еще пытаясь сообразить, как выйти из ситуации. — Он знал, что я буду там. — Он поднял глаза. — Но и вы тоже знали, что я буду там. Откуда?

— Ребята из контрразведки получили информацию.

— От кого?

— Не знаю. Правда, — вдруг серьезно сказал Шеффер. — Вы же знаете, как это бывает. Получаешь информацию, а узнавать, от кого, нет времени — если это правда, потом установишь. Один раз вы от нас уже сбежали. И какого хрена я тогда не поверил этому? — Он оглянулся на Лину. — Я думал, вы для своей дамы стараетесь.

— Нет, я старался для вас.

— Да? И посмотрите, что получилось. За кого же вы меня принимали?

— За человека, который убил Талли.

— Талли? Я же уже вам говорил. Мне насрать на Талли. — Он осмотрелся. — И кто же это?

— Не знаю. И теперь уже не собираюсь выяснять.

— Да и кому это надо?

— Вам. Человек, который убил Талли, вывез Брандта из Крансберга.

— Ну так я привезу его обратно. Сейчас значение имеет только это. Остальное — забыто. — Еще одна американская улыбка. Ведет ту же игру, что и на прошлой неделе.

— Вам еще нужно отчитаться за несколько трупов. Вы их тоже собираетесь забыть?

— Я их не убивал.

— Стреляли только по колесам.

— Ну да, по колесу. Как я понимаю, с меня за него причитается. Хотя, черт возьми, я вам ничего не должен. Но меня это устраивает. Рон говорит, мы можем сыграть и так.

— О чем вы говорите? Вы же стреляли в людей у всех на глазах. Есть свидетели. Куда вы их денете?

— Ну, это еще вопрос, кто что видел, не так ли? Немец стреляет в русского офицера, удирает, его преследуют и убивают. Такое в Берлине сплошь и рядом.

— На глазах у всего пресс-корпуса.

Шеффер улыбнулся:

— Но из всей этой заварушки они опознают только одного человека — вас. Верно, Рон?

— Боюсь, что да, — сказал Рон, возвращаясь в комнату. — В такой кутерьме трудно уследить, что к чему.

— И?

— И они знают, что вы там были. Вас видели, и мы вынуждены были дать по вашему поводу объяснения.

— Какие еще объяснения?

— Что вы вечно попадаете в дурацкие ситуации, — сказал Шеффер. — Но эту дурацкую ситуацию вы создали сами. Вы уже этим прославились. Ну а журналисты — разве их будешь винить — им всегда нравится, когда героем оказывается кто-нибудь из них.

— Пошел ты. Я напишу об этом совсем иначе.

Рон посмотрел на него:

— Но именно так все уже и описано. Причем всеми. Пока ты был в критическом состоянии. Как говорят, «висел на ниточке». Они, кстати, тоже.

— Я же сказал, что за колесо с меня причитается. Так что вы теперь у нас, черт побери, герой. Хотя вы этого не заслуживаете. Но вполне соответствует.

— Русские могут не согласиться. Они там тоже были.

— Только тот, которого убили.

— Вы пристрелили тех парней в «хорхе»?

— В каком «хорхе»? — Шеффер посмотрел на него. — Следующий вопрос.

— Тогда кто стрелял в Гюнтера? Он умер не в автокатастрофе. В нем пуля. Кто в него стрелял?

— Вы, — спокойно сказал Шеффер.

Рон вмешался, прежде чем Джейк смог что-либо ответить.

— Понимаешь, Калач — это тот русский, которого он застрелил, — увидел, как он целится в сторону трибун. Калачу повезло, он добрался до немца прежде, чем тот смог убрать Жукова, — мы думаем, тот его хотел застрелить. Но для самого Калача это кончилось печально. Но ведь, черт, это мог быть и Паттон. В День Победы. В такие дни они вылазят на свет божий, чтобы заявить о себе. Тут явно были и личные проблемы — пил, не смог оправиться от войны. Полицейский, который пошел в разнос, — знаешь, нет ничего хуже, когда они так опускаются. Занялись бы чем-нибудь. Я не виню его за то, что он имел зуб на русских.