– Одного хватит? – уточнил он. – Для человека моих размеров?

– Посмотрим.

Проворная женщина по имени Юхан выдернула овальный камень из спины Тангейзера и зашила рану с помощью иглы и нити, которыми ремонтируют паруса. Потом она зашила голову и бедро Гриманда – по всей видимости, кость в его ноге была цела, – а также несколько ссадин на ребрах, хотя Инфант и пытался отговорить ее от этого. Ожоги на лице своего предводителя Юхан смазала каламиновой мазью, белые потеки которой подчеркивали его уродство и наполняли пустые глазницы каким-то призрачным светом. Никому из художников было бы не под силу создать такое дьявольское изображение.

– Что ты знаешь об особняке Ле Телье? – спросил Гриманда мальтийский рыцарь.

– Крепкий, как печеное дерьмо, но внутри нечем поживиться. Не стоит потраченных усилий. Пятнадцать комнат, от погреба до крыши. Марсель живет один, если не считать лакея, кухарки, экономки и писца. Иногда приезжает его сын Доминик, который…

– Я знаком с Домиником.

– Он покинул мой дом вместе с Карлой и Гарнье. Скорее всего, это он убил Алис. – Гриманд пошевелил пальцами. – Обычно над парадным крыльцом горит фонарь и на крыльце дежурит сержант, но не для того, чтобы защищать Ле Телье. Тот, кто достаточно силен, чтобы напасть на него, выберет другие средства, а сержант – всего лишь мешок желтого дерьма. Он стоит там, чтобы отгонять побитых жен, пьяниц и толпы других глупцов, пришедших искать справедливости у этой двери. До Шатле можно добежать за три минуты, а помощь придет через десять. Сзади высокая стена, железные ворота и дверь, способная выдержать выстрел из пушки. Дверь в погреб такая же прочная. На окнах первого этажа – толстые решетки.

– Подумаешь, Крак де Шевалье[27], – пожал плечами иоаннит.

Но Гриманд не понял намека.

– Дом не назовешь неприступным, – пояснил Матиас.

– Я не знаю, какие силы его сегодня охраняют.

– Марсель не соберет столько сил, чтобы меня остановить. Или я могу сказать «нас»?

– Можешь рассчитывать на меня и моих людей.

– Хорошо.

– Никто, кроме меня, не мечтал ограбить особняк комиссара, но даже я не видел в этом смысла.

– Сегодня такой смысл будет. А что касается дверей – насколько я понимаю, тут логово воров. Разве вы не научились вскрывать замки?

– Я могу открыть любой замок в Париже вслепую. Андре, подойди сюда! Но вот если дверь заперта на засов…

– В городе суматоха. Ле Телье отвечает за порядок. К нему должны приходить люди – и уходить. При этом у него есть охрана. Часовой внутри вряд ли будет запирать засов после каждого посетителя. А кто такой часовой? Это человек, мечтающий лечь спать. Или головорез, ждущий, когда начнут вскрывать замо́к. Мне подходит и тот, и другой вариант. Говоришь, о нападении на дом никто даже и не мечтал? Значит, Ле Телье не ждет нашествия монголов. Или в худшем случае меня.

– Сомневаюсь. Разве что он, как и я, знает, что ты свихнулся.

– Где его кабинет?

– На втором этаже южного крыла, окнами на реку. Ему нравится заставлять людей карабкаться вверх, к его тронной зале.

– Там отдельная лестница?

– Нет. Площадка и коридор с главной лестницы.

Подошел Андре, и Гриманд отправил его за своей сумкой с инструментами.

– Что, если он готов убить Карлу при попытке проникновения? – спросил он рыцаря после этого.

Тангейзер, к своему удивлению, почувствовал, как внутри его вскипает ярость, которую ему до сих пор удавалось сдерживать.

– Убить в собственном доме женщину, которую только что вызволил из Дворов? Разве он не относится к тем червякам, которые нанимают других, вроде тебя, чтобы творить зло в других местах? – поинтересовался он.

Король Кокейна поморщился:

– Ты сильно рискуешь.

– Ни капельки, потому что всё уже потеряно. Благодаря тебе я целый день оплакивал Карлу, так что оставь при себе свое сочувствие, на которое ты все равно не имеешь права, слепой лучник, иначе я вырежу все, что осталось от твоей свиты, а ты будешь ковылять во тьме и слушать их крики.

Гриманд сжал кулаки, но промолчал.

– Я уже оплакивал людей, которые были мне так же дороги, как Карла, – продолжал иоаннит. – Но никто не видел моих слез, пролитых по убитой матери. Я возьму особняк Ле Телье. Если Карла умрет, мне придется жить с этой болью. Я уже жил с ней. А если умру я, то мне достанутся муки ада.

Наступившая тишина, казалось, поглотила весь двор. Да и весь город.

Тангейзер обуздал свою ярость.

– Ты знаешь Ле Телье лично? – спросил он уже спокойнее.

Снова наступила тишина, но на этот раз и двор, и город не затаили дыхания.

– Мы знакомы еще с тех пор, как он был комиссаром, а я мальчишкой, – рассказал гигант. – Однажды он арестовал меня за кражу свинца, но отпустил, не предъявив обвинений. Я так и не понял почему.

– Поль, – догадался Матиас.

– Поль?

– Он тебя любил, и не спрашивай почему. Выражать свою любовь он не умел, но не мне винить его в этом. Вернемся к Марселю.

– У него был особый талант, и он прыгнул выше головы. Ле Телье использовал информацию, словно нож. Но не как Папа Поль. Поль делал это ради удовольствия, будто строил карточный домик. И ему было плевать, видит ли кто-нибудь этот домик, – чем меньше людей, тем лучше. Один Поль знал, какой он высоты.

Госпитальер внезапно подумал, что, возможно, ему не следовало убивать Поля.

– Но Марсель хотел, чтобы все видели, как растет его домик. Он никогда не был бойцом и грязную работу поручал другим. Однако его боялись, – продолжал Гриманд.

– Бойцы редко поднимаются высоко – этот путь вызывает у них отвращение, – заметил иоаннит. – В большинстве случаев слишком высока цена, которая требуется от их души. Возвышаются льстецы. А льстецы боятся. И им нравится внушать страх другим. Но как бы высоко ни взлетел Ле Телье, есть много людей выше его, и их неудовольствие он чувствует. В этом его слабость. Сегодня Марсель совершил мерзкие преступления. Запятнал свое звание. Пошел против воли короля. Использовал происходящее на благо «пилигримам». Эти преступления он хорошо спрятал. И будет прятать впредь. Он не станет умолять губернатора отозвать войска, не говоря уже о швейцарской гвардии короля. Он не рассчитывает на свои желтые мешки с дерьмом.

Гриманда, похоже, не убедили эти слова, однако он промолчал.

– Я понимаю Марселя Ле Телье, – продолжил Матиас. – Я встречался с такими людьми в разных концах света. Он думает, что у него есть страсти, убеждения и даже идеалы, но на самом деле лишь служит хозяину, надеясь, что когда-нибудь их роли поменяются. Этот хозяин – власть, и надежды Марселя тщетны, потому что у власти не бывает хозяев, у нее есть только рабы. Меня этот человек не понимает. Он не встречал таких, как я. Единственная власть, которую я признаю, – это мое собственное существо, причем этим прахом я могу пожертвовать не колеблясь. Нельзя сказать, что я такой один. Мне приходилось пить кровавое вино битвы с тысячами подобных людей. Например, с Алтаном Савасом. Каждый строит свой карточный домик – высокий, низкий, знаменитый или незаметный, – но я разрушу их все, прежде чем меня поставят на колени. Разрушу и свой домик, и Карлы, и чей угодно. Таков человек, встречу с которым обещала тебе моя супруга. Благородством души мне, конечно, с ней не сравниться, но в кое в чем мы похожи. Он так же безумна, как и я. Я сразу же это понял, когда впервые услышал необузданную музыку ее души.