то идолопоклонник, ошибочно принимающий одно умершее «я» не за камушек, но за пьедестал, отвратится от жизни столь же заметно, как фанатичный столпник, который пребывает на уединенном столпе вдали от жизни своих собратьев.

Возможно, теперь мы достаточно подготовили почву для нескольких исторических примеров на нашу тему.

* * *

Еврейство

Наиболее известным историческим примером подобной идолизации эфемерной человеческой личности является заблуждение евреев, представленное в Новом Завете. В тот период своей истории, который начался с ранней стадии развития сирийской цивилизации и достиг своего наивысшего развития в век пророков, народ Израиля и Иудеи поднял голову и расправил плечи среди окружавших его сирийских народов, поднявшись до монотеистической концепции религии. Остро осознавая и справедливо гордясь своим духовным сокровищем, евреи позволили себе впасть в соблазн идолизации этой замечательной, но мимолетной стадии своего духовного роста. Они действительно были одарены беспримерной духовной проницательностью. Однако, предсказав истину, которая была абсолютной и вечной, они позволили себе плениться относительной и временной полуправдой. Они убедили себя в том, что открытие Израилем одного истинного Бога открыло и то, что сам Израиль является избранным народом Божьим. Эта полуправда побудила их впасть в фатальную ошибку, приняв временную духовную высоту, которой они достигли потом и кровью, за привилегию, данную им Богом в бессрочное пользование. Сидя на таланте, который они по ошибке лишили возможности приносить плоды, зарыв его в землю[620], они отвергли еще более великое сокровище, которое предложил им Бог в пришествии Иисуса из Назарета.

* * *

Афины

Если Израиль пал жертвой Немезиды, обожествив себя в качестве «народа избранного», то Афины пали жертвой той же самой кары, обожествив себя в качестве «школы Эллады». Мы уже видели, как Афины завоевали временное право на столь славный титул благодаря своим достижениям между веком Солона и веком Перикла. Однако несовершенство этого достижения было или должно было быть несомненным в силу самого того обстоятельства, благодаря которому титул этот был присвоен Афинам их собственным блистательным сыном. Перикл отчеканил эту фразу в погребальной речи, произнесенной, согласно Фукидиду, в похвалу афинянам, погибшим в первый год той войны, которая была внешним видимым признаком внутреннего духовного надлома в жизни эллинского общества в целом и в жизни Афин в частности. Эта роковая война вспыхнула по причине того, что одна из проблем, поставленных солоновской экономической революцией — проблема создания эллинского политического порядка — оказалась за пределами возможностей морального роста Афин V в. до н. э. Военное поражение Афин в 404 г. до н. э. и более серьезное моральное поражение, которое восстановленная афинская демократия нанесла самой себе за пять лет до этого в узаконенном убийстве Сократа, побудили Платона в следующем поколении отвергнуть перикловские Афины и почти все их деяния. Однако частью раздражительный, частью показной жест Платона не впечатлил его сограждан. Эпигоны афинских первопроходцев, сделавших Афины «школой Эллады», упорно пытались отстоять свои претензии на утраченный титул, доказывая лишь свою неспособность к обучению. Точно так же они продолжали проводить свою непоследовательную и безрезультатную политику в эпоху македонского господства, вплоть до печального конца афинской истории, когда Афины утратили свою былую известность, став провинциальным городом Римской империи.

Впоследствии, когда новая культура начала возникать в некогда свободных городах-государствах эллинского мира, совсем не в Афинах семя упало на добрую почву. Сообщение в Деяниях апостолов о встрече афинян и ап. Павла подтверждает, что «апостол язычников» не был равнодушен к «академической» атмосфере города, который в его время стал эллинским Оксфордом. Когда апостол Павел обращался к «членам совета» на «Марсовом холме»[621], он сделал все, чтобы подойти к предмету под углом, близким этой специфической публике. Однако из повествования явствует, что его проповедь в Афинах потерпела неудачу, и хотя впоследствии он нашел возможность отправить послания множеству церквей, основанных им в греческих городах, он никогда, насколько мы знаем, не пытался письменно обратиться к афинянам, которых он нашел столь невосприимчивыми для устного слова.

* * *

Италия

Если Афины в V в. до н. э. могли объективно претендовать на роль «школы Эллады», то современным западным миром соответствующий титул мог бы быть справедливо присвоен городам-государствам Северной Италии за силу их достижений в эпоху Ренессанса. Когда мы изучаем историю западного общества на протяжении четырех столетий, начиная со второй половины XV и заканчивая второй половиной XIX, мы обнаруживаем, что его современная экономическая и политическая системы, равно как эстетическая и интеллектуальная культура, имеют отчетливо итальянское происхождение. Этот современный темп в музыкальном концерте западной истории был задан итальянским импульсом. Этим импульсом явилось излучение итальянской культуры предыдущего века. Фактически, данная глава западной истории может быть удачно названа «италистической эпохой», по аналогии с так называемой эллинистической эпохой эллинской истории, когда афинская культура V в. до н. э. распространялась по следам армии Александра Македонского от берегов Средиземного моря до отдаленных прибрежных границ покоренной империи Ахеменидов[622]. Однако мы вновь оказываемся перед тем же самым парадоксом. Точно так же, как Афины играли в эллинистическую эпоху роль все более бесполезную, вклад Италии в общую жизнь западного общества в Новое время явился намного скромнее, чем их последователей по ту сторону Альп.

Сравнительная бесплодность Италии на протяжении всего Нового времени проявилась во всех средневековых очагах итальянской культуры — во Флоренции, Венеции, Милане, Сиене, Болонье и в Падуе. Результат этого в конце настоящего современного периода, возможно, даже еще замечательнее. К концу данной главы трансальпийские нации стали способны отплатить долг средневековой Италии. Рубеж XVIII—XIX столетий явился свидетелем начала нового культурного излучения через Альпы, на этот раз — в противоположном направлении. Этот наплыв трансальпийских влияний в Италию явился первой причиной итальянского Рисорджименто.