Несомненно, в раздумьях человека мыслящего будет присутствовать глубина, и его раздумья отнимут у него какое-то время. Более того, погрузившись в бездну раздумий, он вряд ли станет размышлять о том, что ему следует сделать то-то, то-то и то-то. Нет. Он гадает. Он взвешивает. Прикидывает варианты. А это очень опасный путь, чреватый пагубными последствиями. Очень скоро такой мыслитель окажется на скрещении множества дорог и не сможет определить, почему один из них привлекает его более других. "Можно взглянуть на это так... " — думает он. Потом думает: "А если посмотреть с другой стороны... " И сам не успевает заметить, как оказывается в мыслительном лабиринте.

В итоге он не предпринимает ничего.

— Ты точно не хочешь этого варльского хлеба, Морви? — осведомился Крам, отломив здоровенный ломоть от краюхи. Он не мог понять, как эта краюха избегла внимания монаха. Хотя... все-таки она лежала в чьей-то седельной сумке.

— Варльского хлеба? — рассеянно переспросил Морвен. Он в отчаянии сидел у догоравшего костра. За последние минуты у него мелькнуло последовательно несколько идей. Убежать и бросить Крама. Убежать и увести Крама с собой. Остаться с Крамом и — господи, разве он герой? — изумить разбойников, застать их врасплох, когда они менее всего будут этого ожидать. Но... но пока он еще не продумал всех подробностей последнего варианта.

— Варльского хлеба? Так он, наверное, зачерстветь успел.

— Морви, так ведь не в Варле же его испекли! Это просто называют его так, вот и все. Ну, то есть так Вигглер говорит. Представляешь, а когда-то я сам этого не знал.

Крам запихнул в рот последние кусочки и запустил руку поглубже в седельную сумку. Ничего хорошего там больше не оказалось.

По крайней мере, для Крама.

— Слушай, Морви, а это не твоя ли книжка? — протянул другу потрепанный томик Крам.

— Покажи.

Впервые за день Морви порадовался тому, что руки у него свободны. Он с интересом вертел в руках книгу. Пробежался пальцами по потрескавшемуся переплету из телячьей кожи.

Открыл книгу на титульном листе.

Свобода или дозволение?

ДИСКУРС

(исследование)

г. ВИТОНИЯ

в природу

ГОСУДАРСТВА

и статуса

СВОБОДЫ

С точки зрения политики, социологии и морали.

Напечатано в г. Агондоне

Для свободного философского общества

ЭИ, г. 994-а.

У Морвена сердце забилось громче и медленнее. Да, это была та самая книга. Такая же, как у него, но не его собственная. На верху титульного листа стояла подпись. Элдрик Хэлверсайд.

Ну конечно!

Впервые за весь день Морвен ощутил, что в голове у него прояснилось.

— Я знаю, кто он такой, — сказал он вслух.

— Кто?

— Хэл. Тот, кого они называют Хэлом.

Объяснить он ничего не успел. Затрещали сучья. Пленники поспешно сели так, как сидели, когда их связали. На поляну выбежал запыхавшийся Раджал.

— Где они?

Вопрос был обращен к монаху. Раджал стал трясти его, и толстяк открыл глаза.

— А? Что? А, это ты, ваган. А я думал, это курица. Знаешь, мне приснилась такая жирненькая курочка. Представляешь? Курица прямо у костра. Готовенькая, ощипанная. А мне нужно было только зажарить ее. — Он облизнулся. — И я зажарил.

Но ваган и не подумал улыбнуться.

— Где все остальные? — снова спросил он. Монах, наконец, заметил, какой тревоги полны карие глаза юноши, и махнул рукой в сторону пруда. Раджал в одно мгновение исчез в лесу.

Монах проводил его обескураженным взглядом.

— Что-то стряслось, — пробормотал он. — О господи, что-то стряслось!

И надо же было чему-то случиться именно тогда, когда они добрались до Олтби!

Зашуршала листва. Джем обернулся.

— Жрица, ты ошибаешься, — сказала та, что вышла из-за деревьев. — Ты думаешь, что этот юноша — ложный искатель кристалла, но он — истинный. Неужто твой дар так глубоко погребен под бременем тоски, что ты не узнала Ключ к Орокону даже тогда, когда он явился перед тобой? Я стара, мой дар слабеет, но когда я вижу что-то, это истинно. Неужели у тебя нет веры во все то, что я сказала тебе, во все то, что я напророчила?

Раскинь руки, коснись воздуха, окружающего тебя, ощути зреющее в воздухе зло! Без этого юноши Зло поглотит нас всех! И все будет тщетно, о глупая сестра Аджль!

Что же до тебя, атаман, то мне трудно поверить в то, что и ты мог так жестоко обмануться. Однако тебя ожидает твоя собственная судьба.

Это была Ксал. Сбросив одеяния матушки Реа, она предстала перед всеми в своем истинном обличье. То ли более не имело смысла притворяться, то ли она устала от притворства и теперь желала только истины. Сейчас, стоя посреди полянки, старуха казалась и величественной, и в то же время необычайно хрупкой. Глядя на нее, Джем думал о том, что дни ее сочтены. Ему стали понятны все ее печали, он необыкновенно остро ощутил их. Она могла вот-вот уйти из жизни, при том, что ее народ пребывал в рассеянии, Зло могло поглотить мир, а ее преемница пропала без вести. Глаза Джема наполнились слезами.

Он выдохнул:

— Великая Мать, скажи мне, куда мне идти?

Старуха устремила на него добрый взгляд, взяла его за руку. На ее лиловом тюрбане сверкал темный камень. Все молчали, но Джем понял, что скоро получит ответ на заданный вопрос. Ксал держала Джема за руку и смотрела ему в глаза так, словно знала, что должно сейчас произойти.

Конечно, она знала.

На полянку выбежал Раджал. Он бежал всю дорогу от лагеря и теперь еле дышал. Он согнулся в поясе, зажал рукой бок и выдохнул:

— Дольм говорит...

— Дольм? Что говорит Дольм? — Атаман шагнул к юноше. — Говори, ваган!

— Дольм говорит, что пришел сигнал... от наших лазутчиков... в Рэксе... Он говорит... ЧАС ПРОБИЛ!

Послышались вздохи и восклицания.

— Значит, свершилось, — прошептал Хэл.

— Наконец, — воскликнул Бэндо.

Рэггл и Тэггл завизжали и стали прыгать на месте. Взгляд Ланды метался. Она радовалась и боялась. Атаман отвернулся, чтобы никто не увидел, что глаза его наполнились тревогой. Только Джем не шевельнулся. Он по-прежнему смотрел в глаза Великой Матери. Можно было подумать, что он не понимает, что вокруг него творится. Но на самом деле он сразу все понял. Сверкал камень на тюрбане Ксал, Джем чувствовал прикосновение ее руки. А думал он о солнечных зайчиках, которые видел, сидя на ветке дуба и глядя в сторону Рэкса.

ЧАС ПРОБИЛ!

Атаман, наконец, подал голос.