Он потерял сознание под оружейный залп.

Дон Педро торжествовал. Получив шифровку от своего старого друга генерала Джеймса Уилкинсона, он жил ожиданием триумфа и мести. И вот свершилось! Ему не было дела до того, что дюжине американцев-флибустьеров все же удалось улизнуть вместе с украденными лошадьми. Ведь все остальные попали ему в руки! Главное, среди них был вожак, его старый недруг.

– Ты мертв, по крайней мере для твоей страны! Полуразложившуюся голову с глазами, выклеванными хищными птицами, будет нелегко опознать. Твоя невеста будет тебя оплакивать и облачится в траур, американос на той стороне реки станут потрясать кулаками и грозить отомстить, но, как всегда, ничего не предпримут, потому что ты был нарушителем границы, а значит, закона. Тебя больше нет – во всяком случае, для них. Понятно тебе? Для них. Что касается тебя самого, то тут надо запастись временем. В конце концов ты подохнешь, казненный публично для острастки людишек. Но сначала тебе придется помучиться… Ты признаешься во всех своих преступлениях и поставишь свою подпись.

Голова раскалывалась от боли, в висках стучали молоты, плечо так дергало, что свет померк в его глазах…

– Понял? Понял? – раздавалось со всех сторон. Когда это стало совершенно невыносимо, он открыл глаза и осознал происшедшее раньше и происходящее теперь.

– Я постарался оставить тебя в живых. Не торопись умирать. Твоя смерть будет не такой легкой, как тебе хотелось бы. Вместо тебя погиб другой человек, твой сообщник.

Другой? Трюдо?.. Безумец! Доминик хотел пошевелиться, но не смог.

– Знаешь ли ты, что инквизиция добралась и сюда? Святые отцы горели желанием обращать в истинную веру и допрашивать… К их разочарованию, жертвами становились в основном индейцы, дикари, не боявшиеся пыток и отказывавшиеся каяться. А как отнесешься к этому ты?

Он не знал, где находится. Возможно, это был военный гарнизон, возможно, миссия, сохранившая зловещие инструменты испанской инквизиции. Он был привязан к колесу. Его ноги были прикованы к полу, руки задраны над головой.

– Поверните еще! – приказал Педро Ортега. Колесо со скрипом пришло в движение. Доминику казалось, что его разрывают на части, растягивая сильнее, чем он мог вынести. Он старался не кричать от боли, но стонов сдержать не мог. Все тело горело, из разрывающихся сосудов брызгала кровь.

– Исчерпывающие признания. Собственноручные, с твоей подписью! Они, конечно, повлекут смертный приговор, но разве это не лучше, чем пытка?

– Нет!

Он не ожидал, что в легких осталось так много воздуха.

– Я предвидел твой ответ, – тихо молвил Педро Ортега.

Скосив глаза, Доминик увидел нож с длинным лезвием, раскалившийся докрасна на углях жаровни. Взяв нож рукой в перчатке, Ортега стал прикладывать лезвие к телу Доминика в разных местах. Иногда он возвращал его на угли, чтобы подогреть. В конце концов настал черед раны на плече: Ортега с гнусной ухмылкой пообещал вылечить ее прижиганием…

Все это продолжалось около четверти часа. В конце концов Доминик, проклиная себя за малодушие, изъявил желание сознаться в чем угодно. Про себя он оправдывал свою уступку тем, что привык выживать, а не становиться мучеником. Какая разница, если его так или иначе ждет смерть? У него создалось, впрочем, впечатление, что Педро разочарован и не желает слушать многое из того, что мог рассказать Доминик.

– Лжешь, негодяй! Инес не стала бы… Ты сам ее украл! А потом продал команчам. Об этом и напиши. Изложи в точности, как ты с ней поступил.

Доминик подчинился и этому требованию. Теперь этот самооговор не имел ни малейшего значения: Мариса уже находилась у дяди в полной безопасности. К тому же он пытался оторвать свое сознание от бренного тела, как уже поступал в прошлом.

Трюдо принял смерть вместо него… Проклятие! Какой легкий выход! Ведь он умер быстро и легко, тогда как остальные…

Остальные еще были живы. Зверски избитым, окровавленным, им еще только предстояло принять смерть. Побег!.. Скрежеща зубами от нечеловеческой боли, пронзавшей его при любом движении, Доминик сосредоточился на одной этой мысли.

Все они валялись, скованные по рукам и ногам, на каменном полу промозглого подвала. Услышав тихий хриплый шепот, Доминик повернул голову, морщась от боли.

– Капитан? Вот мерзавцы! Как думаете, у нас еще есть надежда?

Оливер Стюарт был самым молодым в отряде – высокий и ясноглазый парень, всегда ходивший враскачку, подражая старшим. Ему было не больше восемнадцати лет, и голос его дрожал.

– Почему бы им просто не расстрелять нас? Я бы предпочел это, чем…

– Повешение так же смертельно, как и расстрел, – отозвался Доминик с преувеличенным бездушием. – Но пока ты жив, надежда на избавление не должна умирать. Нам предстоит долгий переход в Сальтильо. По пути они могут ослабить наблюдение. Если тебе представится возможность, не упускай ее.

«Но куда бежать?» – мысленно спросил он себя.

По прошествии нескольких дней он окончательно перестал думать, заботясь только о том, чтобы переставлять ноги.

– Пошевеливайтесь, американос! Скоро вам будет знаком каждый дюйм нашей страны. Ведь вы за этим сюда и пожаловали. Марш!

Они подчинялись, не видя другого выхода. Тех, кто уже не мог идти, волочили за фургоном. Каждое утро с их ног снимали кандалы, каждый вечер возвращали их на место. Ручные кандалы с короткой цепью, соединявшей их друг с другом, не снимались никогда. В качестве зловещего символа испанцы, способные на черный юмор, надели каждому на шею веревочную петлю.

Их кормили толченой кукурузой, иногда – бобами, к которым, скорее для издевки, добавляли кусочки жесткого сухого мяса. Воды давали в обрез. Перегоняемые как скотина, они воспринимали любую лужу или ручей как четвероногие: окунались в воду с головой и сидели так, пока гогочущая охрана не гнала их дальше.

В каждой деревеньке по пути их выставляли на рыночной площади, как неведомых диких зверей. Люди собирались толпами, чтобы на них поглазеть. Женщины были обычно добрее мужчин: в их глазах читалось сострадание, некоторые проскальзывали мимо солдат, чтобы предложить несчастным американос, обреченным на смерть, воды или свежих фруктов.

– Ну как, нравится тебе путешествие по Эль-Камино-Реаль?

Сидевший в седле Педро Ортега сотрясался от хохота. Трудно было догадаться, что когда-то, прежде чем их развели женщина и политика, они были друзьями.

– Не слишком. Но ты, кажется, стремился не к этому?

Темные глаза Педро встретились с пылающим взглядом Доминика Челленджера, не сломленного болью и усталостью. Он принудил его подписать показания, однако этот заносчивый мерзавец по-прежнему задирал нос. Этот человек в свое время отказывался разделить ложе с самой королевой Испании и пошел на попятную только потому, что иначе было уже невозможно; он отнесся к ней как к презренной шлюхе, виснувшей у него на шее… А Мариса? Что было между ними? Что стало с ней?