примкнувшие к ним азиаты (от города к городу я вижу их, играющих неловко в туристов, все больше и больше – в Венеции так попросту случился апофеоз) щелкали Тинторетто как орешки – уже не от пуза, но прицельно и чуть ли не со вспышкой.

Чудны дела твои, Господи, подумал я, разглядывая длинные, вытянутые холсты Тинторетто, посвященные святому Роху (один из главных борцов с чумой) в алтарной апсиде.

Картины в ней, конечно, повешены крайне неудачно, и разглядеть их можно лишь с противоположного конца трансепта, да и то, понятно, не целиком. Зато никто не отгоняет меня, как муху, когда, вытянувшись во фрунт, я пытаюсь ухватить как можно больше живописного мяса.

В поисках точки съемки я увидел перед собой в углу алтаря тихого человека, уткнувшегося в свой телефон. Это и был служка, вообще-то обязанный выгонять нерадивцев из святого места.

Разумеется, это был другой человек, в круглых очках и кудрявый, а не старый и в фуфайке, но функция на них возложена была одна и та же.

Иногда хватает четырех лет, чтобы времена сменились…

…тем более что в скуолу я зашел уже после церкви, совсем как в мясную лавку, где по всем стенам стекают обнаженные туши, а на знаменитых потолках пузырится, булькает зловещая тинтореттовская патока.

В одном из первых номеров «The art newspaper Russia», который я готовил как редактор, в том числе и реставрационного раздела, выходила статья об особенностях новой подсветки в скуоле Сан-Рокко.

Де, именно она позволила выйти из тени драгоценным деревянным панелям и гротесковым скульптурам Франческо Пьянты, добавленным в интерьер чуть ли не через столетие после Тинторетто.

Шаржевые фигурки (в том числе карикатура и на самого художника) действительно стали видны и захватили настолько, что Тинторетто сделал шаг назад, отступил и померк. Ну не совсем, разумеется, вряд ли такое возможно, однако, как в случае с потолком Фумиани, случилось странное: живописные циклы любимого венецианца оказались не такими, какими я их видел четыре года назад. И разница эта вышла просто космической. Не в пользу Тинторетто.

С восприятием Тинторетто происходит примерно то же самое, что и с Бродским, – он темнеет, теряет свет, становится непрозрачным. Не весь, конечно же, но только местный – помещенный в походные условия, где и ветшает.

В Венеции сыро и пахнет плесенью. Сыром. Не скажу, что последние годы были для меня прорывными или я перешел на какой-то иной уровень понимания, насмотренности и всего прочего. Искусства в этот период (пятилетку за три года) было более чем достаточно, но в основном современного и в Москве. Я больше думал, чем ездил или смотрел. Еще больше мечтал, читал и писал.

Это и накопило во мне безвозвратные (?) изменения, причем не уверен, что в лучшую сторону. Но если их мерить картинами Тинторетто из Сан-Рокко, собачка смогла подрасти. Правда, пока непонятно куда, но порядка внутри стало больше, а вот Тинторетто гораздо меньше. Он для меня теперь здесь одноразовый, вот ведь!

Ну от него все равно не убудет, а мне важно и интересно зафиксировать разницу. Конечно, первостатейный аттракцион с зеркалами, отражающими потолки, в скуоле Сан-Рокко остался, но мне повезло набрести на родителей со школьниками, которые эти зеркала таскали туда и сюда, из-за чего внезапно обнаружилась инфантильная природа этого, казалось бы, фундаментального ритуала.

Да, я слишком многого ждал, слишком много придумал. Сейчас вспоминаю, что на подходах к кампо со скуолой и церковью (лихие люди открыли на нем еще и Музей Леонардо да Винчи; между прочим, в одной секуляризированной церкви, чуть ли не за углом, есть точно такой же; ждем Музей Сальвадора Дали) я вспоминал свои слова из «Музея воды» про главную венецианскую электростанцию, бесперебойно качающую энергетику из тайной трансформаторной будки внутри Зала Альберго – и мне стало неловко за свою писанину.

Не тогда становилось неловко, когда я шел и предвкушал встречу с прекрасным, но сейчас, когда, плотно отужинав, сижу и записываю события дня.

Теперь стало понятно, почему я только заглянул во Фрари, но так и не зашел туда, хотя «Ассунта» призывно алела из-за хоров. Когда-то я поставил ту картину на первое место как свой самый главный шедевр Венеции, так как внезапно будто бы увидел ее внутренним взором, очищенную от материальной оболочки – холста и красок, лессировок и многочисленных подновлений. Это был почти шок, заставивший в который раз поменять отношение к Тициану.

Ему ведь не особо повезло с нынешней Венецией – лучшие картины разбрелись по свету, а здесь нормально видно лишь то, что в Академии (финишная «Пьета», например).

В церквях Тициан встречается реже Тинторетто и Тьеполо, но достаточно часто. Лишь вчера (это было всего лишь вчера!) пытался рассматривать его в Салюте, а в ГМИИ недавно привезли его большого «Святого Иоанна» из Сан-Джованни-Элемозинарио, где он и показался самым концентрированным.

Никакого личного или командного зачета нет и быть не может, Тинторетто на Тициана я ни за что не поменяю, буду учитывать их обоих, просто некоторые гештальты действительно закрываются, чтобы не мешать другим, более настырным, изматывать нас нудным, как зубная боль, зудением.

А во Фрари не зашел, чтобы помнить «Ассунту» живой. Такой, какой она навсегда осталась в моей памяти. Если, конечно, к человеческой памяти применимо это волшебное и преувеличенно оптимистическое слово «навсегда».

Вдаль от имен

Ане Сухобок

Имена неважны, конкретика несущественна – вот открытие, которым отныне я должен гордиться. Количество Тицианов на умонастроение и самоощущение головы и тела не влияет, важен общий настрой. Средняя температура по кампо.

С какого-то момента перестаешь заходить в музеи, затем в церкви. С церквями, кстати, сложнее. Если они открыты, то настежь. И общедоступны. Ну их и больше, конечно же. И действуют они прямее. Прямолинейнее и сразу. Или не действуют. В них я еще заглядываю, но уже без внимания к работе темечка, без соучастия, с прохладцей (в Венеции сегодня свежо, почти мглисто, +14)…

Но когда на Пьяцетте и в Мерчерии такие толпы, хочется укрыться в музеях, пустых и прохладных. Сегодня очередь в Сан-Марко загибалась за колокольню отчуждения. Совсем как в мавзолей.

Пришлось сделать лошадкам на самом красивом балконе большие глаза и посмотреть в сторону Музея Коррер (он прикрыт лесами, часть левого крыла подпала под реставрацию), вдруг пришло время музеев?

Но нет же, даже мимо Галереи Академии прошел без магнита внутри, очень странно. Никогда со мной такого не было. Видимо, еще забреду. Фантомными желаниями подкормиться.

Венеция устроена центробежно. Она сама провоцирует