Однако не стоит и преувеличивать однородность коллекций Ротшильдов даже в ранний период. Когда Нат купил «Даму с веером» Веласкеса, он заметил, что «картины похожи на женщин, ими любуются и выбирают их по своему вкусу… Она не всем понравится, так как лицо у нее некрасивое, хотя выписано замечательно». Джеймс не разделял любовь Лайонела к английским художникам XVIII в. (его вкусы и в Великобритании во многом опередили свое время). В 1846 г. он приобрел на аукционе Кристи «Портрет мастера Браддила» Джошуа Рейнольдса, а вскоре купил еще несколько картин кисти того же мастера («Портрет миссис Ллойд», «Портрет мисс Мейер в виде Гебы» и «Змею в траве»). Позже он увлекся Томасом Гейнсборо, купив в 1871 г. его «Портрет достопочтенного Фрэнсиса Данкома» за 1500 ф. ст., а на следующий год на аукционе Кристи — «Портрет миссис Шеридан». Кроме того, ему принадлежали «Портрет Эммы» и «Леди Гамильтон» Джорджа Ромни, картины сэра Уильяма Бичи и Джона Хоппнера. Такая любовь к относительно недавним портретам людей, которые не являлись ни родственниками, ни, скорее всего, даже знакомыми Ротшильдов, особенно удивительна, хотя позже они вошли в моду и пользовались огромным успехом. Младший брат Лайонела Майер тоже владел картиной Гейнсборо, на которой изображалась охота на лис, но он также собирал произведения Кранаха и Тициана, которые не представлены в коллекциях других Ротшильдов того периода.

Франкфуртские Ротшильды снова демонстрировали совершенно другие вкусы. Например, трудно представить, чтобы такая картина, как «Гете в Кампанья-ди-Рома», которую Майер Карл купил в 1846 г., висела в Париже или Лондоне. Во всяком случае, Майера Карла гораздо больше интересовали золотые и серебряные украшения, чем картины. Хотя его английские кузены тоже коллекционировали предметы искусства, — среди ценимых Лайонелом приобретений была так называемая «чаша Ликурга», александрийский или византийский стеклянный кубок, — их коллекции не отличались особой системой. К 1870-м гг. Майер Карл собрал ослепительное «сокровище» из 5000 предметов, среди которых выделялись такие жемчужины, как «Меркелевское столовое украшение» работы Венцеля Ямницера, шедевр немецкого Возрождения, и посеребренный рог слоновой кости в том же стиле — блестящая, хотя и современная подделка работы Райнхольда Вастерса.

Очевидно, Ротшильды мало интересовались современным им искусством, хотя мифотворцы преувеличивали это равнодушие. Рассказ о том, что Джеймс восстановил против себя двух художников, Жадена и Ораса Верне, в попытках получить портрет по сниженной цене, не соответствует истине; не может быть, чтобы Верне отомстил ему, изобразив Джеймса в образе трусливого еврея на картине «На пути в Смалу», потому что фигура, о которой идет речь, совершенно не похожа ни на него, ни на кого-либо из Ротшильдов. Правда, что, за некоторыми исключениями, единственными современными произведениями живописи, которыми владели члены семьи, были портреты, которые они заказывали сами: например, портрет Лайонела кисти Альфреда де Дре (1838), портреты четырех братьев на охоте кисти сэра Фрэнсиса Гранта (1841), портрет дочери Джеймса Шарлотты кисти Ари Шеффера и портрет его жены Бетти кисти Морица Даниэля Оппенгейма (1848). Кроме того, есть многочисленные изображения членов семьи, созданные Морицем Даниэлем Оппенгеймом, и портреты Джеймса кисти таких художников, как Шарль-Эмиль Шанмартен, Луи-Ами Кроклод и Ипполит Фландрен.

Было бы ошибкой списывать все это исключительно на семейный (или индивидуальный) «вкус». «Старые мастера» привлекали Джеймса и Лайонела по причинам не только чисто эстетическим. Если не считать их ценности как «статусных символов», в XIX в. известные картины считались такой же формой капиталовложения, как и в наши дни. То, что вся коллекция Джеймса была застрахована на 10 млн франков (400 тысяч ф. ст.), свидетельствует о размере инвестиций, предпринятых в тот период: в 1844 г. такая сумма была эквивалентна четверти доли Джеймса в совместном капитале всех пяти домов. Более того, рынок был оживленным, по нему еще проходила рябь, вызванная Великой французской революцией: после изгнания многих аристократических семей многочисленные частные коллекции стали доступны для новых покупателей, и весь XIX в. продолжалась практика продавать их на аукционе вместе, en Ыос. Еще одна, Июльская революция 1830 г. в конечном счете привела к продаже коллекции герцогини Беррийской, ставшей одним из первых источников коллекций Ротшильдов. После 1848 г. прошел большой аукцион Стоу. Несмотря на частоту подобных распродаж, спрос на старых мастеров часто превышал предложение. Достаточно характерно, что такую картину, как «Дама с веером» Веласкеса в 1843 г. Нату продали за 12 700 франков, в три с лишним раза больше, чем заплатил за нее банкир Агвадо всего за шесть лет до того.

Учитывая их огромное богатство, можно сказать, что Ротшильды могли себе позволить назначить цену выше, чем остальные, и некоторые члены семьи как будто питали склонность к подобным эскападам. Как сказал Майер, покупая итальянскую скульптуру в 1846 г., «всегда нужно покупать самое лучшее… и не обращать внимания на цену» на том основании, что «самое лучшее» все время растет в цене. Правда, события 1848–1849 гг., когда рынок произведений искусства «просел» так же резко, как финансовые рынки, поставил такой вывод под сомнение. Позже Джеймс всегда уступал картину другому участнику аукциона, если считал цену непомерной. В 1860 г. он предложил 3 тысячи гиней за Рубенса, но картина ушла к другому за 7500. «Сказочные цены, — заметил Джеймс, — у меня нет денег, чтобы платить десять тысяч гиней за Мурильо» (особенно учитывая, что картина «Христос как добрый пастырь» за двадцать лет до того стоила немногим более трех тысяч). Конечно, деньги у него были; но хотя он иногда совершал необдуманные покупки, ему претила мысль приобретать вещь на пике ее рыночной цены.

В то время искусство считалось не только капиталовложением, но и своего рода украшением. Объяснить любовь Ротшильдов к музыке, видимо, не так легко. Хорошо известно, что Ротшильды покровительствовали некоторым из самых знаменитых композиторов и исполнителей XIX в.; и самой очевидной причиной служит то, что музыканты были необходимым условием для успешного званого вечера или бала. Так, в январе 1828 г. Натан после званого ужина «угощал» своих гостей выступлением Игнаца Мошелеса, наставника Феликса Мендельсона. Годом раньше, когда у Джеймса ужинал маршал де Кастеллане, главным исполнителем был Россини, с которым Соломона за пять лет до того познакомил Меттерних на Веронском конгрессе. Говорят также — хотя историки сомневаются в подлинности рассказа, — что карьера Шопена в Париже началась с выступления на улице Лаффита в 1832 г. Он снова выступал там в 1843 г. вместе со своим учеником Карлом Филчем, чьим исполнением Джеймс, по отзывам, «восхищался». В числе других известных исполнителей, которые играли в домах у Ротшильдов, были сам Мендельсон, Ференц Лист, пианист и дирижер Карл Халле и скрипач Йозеф Иоахим.

Однако еще важнее роли исполнителей была их роль учителей. Особую значимость такая роль приобретала для женщин из семьи Ротшильд, которых с юного возраста поощряли совершенствоваться за клавиатурой (фортепьяно в XIX в. было, наверное, ближайшим аналогом телевидения, с той разницей, что для того, чтобы управляться с ним, требовались особые навыки). Не приходится удивляться, что Натан и его братья приглашали к своим дочерям лучших наставников, каких можно было нанять за деньги. В гостевой книге Шарлотты, куда она просила своих учителей записывать музыкальные произведения, есть много великих имен: там есть автографы Мошелеса, Мендельсона, Винченцо Беллини (который записал песню Dolente immagine di Fille mia, сочиненную им в 1821 г.), Луи Шпора (записавшего вариацию своей песни Nachgefuhl), Россини, который записал одну из многих вариаций Mi lagnero tacendo, и Джакомо Мейербера, предложившего песню под названием «Редкий цветок». В 1840-е гг. в число тех, кто писал в альбоме Шарлотты, были пожилой Луиджи Керубини (он записал арию Армиды из оперы «Армида отверженная») и Шопен, который записал версию мазурки (оп. 67, № 4). Кроме того, Россини написал сольную пьесу для фортепьяно на шести страницах, Petit Souvenir. Сестра Шарлотты, Ханна Майер, была также хорошей арфисткой. Она брала уроки у Пэриш-Алварса, который посвятил ей серенаду (оп. 83); а когда у младшей сестры, Луизы, проснулся музыкальный талант, уроки пения ей предложил давать сам Россини. Он, как Луиза сообщала отцу, «очень добродушен и всегда приходит в тот день и час, когда я хочу». Когда через три года они вдвоем поехали во Франкфурт, Луиза брала у него уроки каждый день. И Шопен давал уроки многим женщинам из семьи Ротшильд: не только дочери Натана Шарлотте, но и ее дочери Ханне Матильде, и еще одной Шарлотте, дочери Бетти. Более того, членам этой семьи он посвятил две свои пьесы: вальс (оп. 64, № 2) и балладу (оп. 52). С таким источником вдохновения неудивительно, что и сами девушки пробовали свои силы в искусстве композиции: младшая Шарлотта опубликовала четыре коротких пьесы для фортепьяно, а Ханна Матильда сочиняла фортепьянные пьесы, вальс для оркестра и шесть циклов песен, в том числе на произведения Виктора Гюго, Теофила Готье, Гете и Лонгфелло — самую удачную из них (Si vous n’avez rien a me dire) исполнила в Парижской опере сопрано Аделина Патти.