Тем не менее лидер республиканцев в Комитете по окружающей среде, Джеймс Инхоф из Оклахомы, не сдавался. У него было один козырь. Сенат был устроен таким образом, что максимально использовал силу слова «нет». Палата представителей действовала по правилам простого большинства. Сенат же был призван не допустить идею правления большинства и способствовать достижению консенсуса между партиями. Чтобы завершить дебаты по той или иной теме, в Сенате требовалось 60 голосов. Двухпартийность была не благом на этой арене, а скорее необходимостью.

Утром на первом слушании в Сенате, сразу после праздников, посвященных 4 июля, Инхоф занял свое место в Комитете, в центре п-образной кафедры, рядом с Боксер.

Она начала слушания с того, что выступила с критикой в адрес Инхофа, назвав его обструкционистом. Он ответил ей без колебаний.

«Вы заявили, что мы — партия, которая говорит “нет”.

Это так. Мы говорим «нет» более высоким ценам на энергию. “Нет” — финансированию восточного и западного побережья за счет центральной части страны. “Нет” — увеличению бюрократии и бесконечной бумажной волоките. “Нет” — крупнейшему в истории Америки увеличению налогов и “нет” — переносу наших производственных рабочих мест в Китай и Индию», — сказал Инхоф.

Готовность Инхофа сказать «нет» давала понять, что демократы в Сенате были сами по себе. Демократическая партия имела сверхбольшинство голосов в начале 2009 г., однако такое положение было хрупким. Макс Бокус, например, в прошлом голосовал против законопроекта об ограничении и торговле квотами. Клэр МакКаскилл из Миссури сказала в 2009 г., что проголосует против этой меры. В этих условиях было бы трудно набрать 60 голосов.

В июле и августе компания Инхофа и организация «Американцы за процветание» очистили игровое поле от всех участников-республиканцев. К осени все республиканцы в комитете Барбары Боксер бойкотировали голосование. И однажды днем Боксер оказалась в одиночестве в центре кафедры. Арлен Спектер из Пенсильвании, консервативный республиканец, который в апреле поменял свою партийную принадлежность к демократам, заявил в Pittsburgh Post-Gazette, что бойкот был актом «по-настоящему слепой приверженности», равного которому он не видел ранее в Сенате. «Я был участником некоторых очень горячих споров, но это были споры по существу… Но вы не можете расходиться во мнениях с пустым стулом», — сказал он.

А стулья оставались пустыми. Барбара Боксер первоначально заявила, что ее комитет примет законопроект и вынесет его до 8 сентября на всеобщее голосование в Сенате. Затем, в конце августа, эта дата была передвинута на конец сентября. После этого ее перенесли на октябрь.

Законопроект оказался в тени столкновений на почве принятия более масштабных, более заметных законопроектов. Одновременно в Сенате обсуждался закон «О доступном здравоохранении», который заставил участников «Движения чаепития» выходить толпами на митинги возле зданий мэрии и участвовать в парадах.

Организация «Американцы за процветание» поддерживала эти инициативы, предоставляя автобусы для поездок и составляя списки для рассылки электронной почты с целью информирования членов движения о времени и месте проведения публичных собраний, на которых они могли бы присутствовать. Борьба за принятие закона «О доступном здравоохранении» требовала времени, внимания и ресурсов со стороны Гарри Рида, администрации Обамы и остального руководства Демократической партии. Все понимали, что политическая воля и энергия Вашингтона ограниченны. Это и было тем ключевым преимуществом, которое получила Koch Industries. В Сенате преимущество всегда получал тот, кто хотел что-то остановить, а не создать.

В октябре Барбара Боксер и Гарри Рид пошли на крайние меры, называемые ядерным вариантом: поставили законопроект на голосование в комитете вопреки возражениям республиканцев. Законопроект был принят без единого голоса республиканцев. С этого момента законопроект был запятнан, поскольку был принят единственной партией. С каждой неделей другим сенаторам было все проще оставаться в стороне и позволить законопроекту опуститься на дно.

Когда закон об ограничении и торговле квотами попал в Сенат, он вызвал бурную реакцию среди его членов: одни пытались придать ему форму, другие хотели его поддержать, а третьи — уничтожить. В этот период Koch Industries стремилась еще больше увеличить давление на каждого сенатора, который рассматривал возможность поддержки законопроекта. Для этого компания Koch использовала тактику, известную как «эхо-камера», которой владела в совершенстве. Эхо-камера позволила Koch Industries усилить свое послание, оставаясь при этом в тени.

Эта стратегия родилась из сети аналитических центров и академических программ, которые Чарльз Кох создавал в течение почти 40 лет В 1974 г., когда Чарльз Кох изложил свою стратегию начала либертарианской революции в США, он назвал образование первым из четырех столпов своей стратегии. Он осуществил эту стратегию с большим успехом, создав аналитический центр в Институте Катона и академические центры, такие как Центр Меркатуса при Университете Джорджа Мейсона.

Характер его деятельности был философским и почти благородным. Заявленной целью было финансирование деятельности ученых и реализации масштабных идей, которые способствовали бы постепенному приближению общества к пониманию политического видения Чарльза Коха. К 2009 г. образовательные учреждения превратились в сеть подставных предприятий и скрытых источников финансирования, которые оказывали непосредственную тактическую поддержку лоббистским целям Koch Industries.

Идеи являются исходным материалом всего законодательства. В Вашингтоне располагается удивительно мало аналитических и политических центров, информационных площадок и научных учреждений, которые формируют повседневную политическую дискуссию. На протяжении десятилетий Koch Industries научилась мастерски наполнять эту территорию собственными идеями и собственными специалистами, причем делала это таким образом, что никто не замечал ее влияния.

Тактика эхо-камеры начинала работать тогда, когда лоббисты Koch Industries заказывали и оплачивали академическое исследование, не претендуя на признание своих заслуг. Это исследование, на первый взгляд независимое от Koch Industries, затем использовалось в ряде аналитических центров и организаций, подконтрольных компании Koch. И в итоге работа аналитических центров использовалась в качестве орудия в политических кампаниях. В результате послание лоббистов Koch Industries становилось гораздо громче и привлекательнее, чем оно было на самом деле. Это, в свою очередь, оказывало удивительно сильное воздействие на сенаторов и других законодателей, которые обращали особое внимание на общественные настроения.

Например, в 2007 г. Koch Industries негласно профинансировала работу демократического аналитического центра, называющегося «Третий путь» Этот аналитический центр пропагандировал «новую демократическую» политику, подобную той, которую принял Билл Клинтон: неолиберальную политику, направленную на сочетание целей «Нового курса» с методами свободного рынка. Лоббисты из офиса Koch Industries знали, что программа экономических исследований «Третьего пути» поддерживала политику свободной торговли, такую как NAFTA. Такая торговая политика подверглась критике в 2007 г., поскольку не принесла тех экономических выгод, которые обещала огромным массам американского населения. Текстильная промышленность Южной Каролины, например, была уничтожена в результате заключения таких торговых соглашений, как NAFTA. Это было источником противодействия таким торговым соглашениям со стороны политических деятелей как от демократов, так и от республиканцев.