Сам не знаю, как это случилось, что я молодому герою не доверил и заподозрил, чтобы он в состоянии был перенести те самые чрезвычайные физические тягости, которые я сам только что перенес. В этом сомнении, очевидно, сказалось невольно сложившееся заключение, созданное под влиянием первого впечатления, произведенного на меня Скобелевым, как на врача. Должно быть, я не доверял, чтобы эта странная, элегантная фигура, этот человек с аристократическою внешностью и с прекрасными, но все-таки уже поблекшими, потертыми жизнью чертами лица, мог находить в себе силы и выносливость, достаточные, чтобы совершить рискованный, утомительный, прозаический, вовсе не эффектный переход через реки, горы и снега. Следовательно, Михаил Дмитриевич мне, как врачу, не делал впечатления сильного организма, он не отвечал идеалу здоровья, крепости и выносливости натуры.

Мысль эта долго занимала меня. Я старался уяснить себе причину, как мог я, при первом свидании храброму и мною уважаемому генералу высказать такое, почти обидное, сомнение в его силе и энергии. Правда, что я представлял себе молодого героя совершенно иначе: более плотным, суровым и воинственным. Но внезапно составившееся во мне сомнение, в крепости организации Скобелева и его способности переносить большие труды и продолжительные тягости, вполне оправдалось потом во время экспедиции его частыми заболеваниями и, к сожалению, его раннею смертью. Я вовсе не хочу сказать (даже допустить), что все это сложилось в самом начале моего знакомства со Скобелевым и было так же ясно и понятно мне, как теперь. Но факт приведенного разговора существует, и о нем, может быть, помнит черногорец доктор Гвозденович, живший со Скобелевым в гостинице «Лондон», в Тифлисе.

II

7 августа 1880 года я приехал в Закаспийский край в сопровождении доктора Яшина, секретаря канцелярии отрядного врача. Скобелева мы не нашли ни в Красноводске, ни в Чикишляре. Я, осмотрев госпитали и выработав доклад о причинах болезненности между войсками отряда, 12 августа выступил с оказией из Чикишляра по атрекской линии. Первый ночлег был в крепости Кара-Джа-Батыр, второй – в Ягли-Олуме. Я нашел эту военную дорогу уже хорошо организованной, приемные покои в порядке, только эвакуация больных на арбах мне показалась неудовлетворительной и была предметом одного из моих первых рапортов командующему войсками. Скобелев телеграфировал из Терса-Кан в Оглы-Олум ждать его там, потому что он уже на обратном пути. Ночью в два часа он прискакал, окруженный казачьим конвоем. Пока он закусывал, мы сидели с ним в кибитке и говорили о деле, между тем, он несколько раз прерывал разговор, спрашивая у меня:

– Что говорят на Кавказе о нашей рекогносцировке, 6 июля, до стен Геок-Тепе? Что говорят в Тифлисе? Что сказал Великий князь?

Я не мог удовлетворить его, так как приехал не из Тифлиса, но отвечал, что военные, с которыми я встретился в пути, назвали эту рекогносцировку очень рискованным делом, которая, слава Богу, счастливо обошлась. После часу отдыха, Скобелев сменил лошадь, поскакал в Чикишляр, куда и я должен был возвратиться вслед за ним.

Этот раз я нашел Михаила Дмитриевича загорелым и более мужественного вида. Уже одна полевая форма и высокие сапоги увеличивали воинственное впечатление, но меня поражала его нервная раздражительность и поспешность, с которою он говорил, спрашивал, ел, пил и собирался к отъезду. Приехавши в Чикишляр, я нашел Михаила Дмитриевича в постели. Вследствие усиленной верховой езды у него появилось сильное геморроидальное кровотечение. Генерал пролежал семь дней в постели, отчасти по причине общей слабости, отчасти из осторожности, чтобы не вызвать новое кровотечение. Наружное и внутреннее употребление льда и железные препараты достигли мало-помалу устранения патологических явлений.

При этом случае я первый раз исследовал Скобелева, как врач. Он был высокого роста, стройного телосложения; скелет скорее мелкий, чем крупный, широта плеч не особенно развита (что при погонах или эполетах не так бросалось в глаза). Мускулатура не так была сильно развита, как это бывает у людей, занимающихся с малолетства фехтованием, гимнастикой, верховой ездой и т. д. Я удивился, что musculi bicepsiet deltoideus – относительно мало выдавались. Лицо, десны и соединительная оболочка глаз были бледны; кожа суховатая, желтовато-белого цвета, мало обросшая волосами. Он показал мне два незначительного объема рубца, на правом боку и на бедре, которые остались после ранений в Туркестане и на Дунае.

Он пояснил, что об этих ранениях, как неважных, он не заявлял и вообще не любил о них говорить. Вот каким образом могло установиться мнение, что он никогда не бывал ранен. Подкожный жировой слой у него почти не существовал. Живот был несколько втянут, печень, в особенности левый лоскут печени, представлялся увеличенным и при надавлении немного чувствителен. Череп у Михаила Дмитриевича был замечательно регулярного овала; лобные бугры выдавались; голова была покрыта густыми волосами темно-русого цвета; борода также густая, но светлее волос головы. Глаза, которые m-me Adan и г-н Немирович-Данченко описывают голубыми, имели переменный цвет: светло-коричневого или желтоватого оттенка. Радужница (Iris) около зрачка обрисовывалась темнее.

Если генерал сердился, то из глаз сверкали фосфорические искры, и они получали зеленый вид, «как у тигра», говорил часто один из преданных ему офицеров. Когда он был спокоен и в хорошем расположении духа, то взгляд принимал очень мягкое выражение и под тенью темных и длинных ресниц мог производить впечатление темно-серого цвета. Когда Михаил Дмитриевич был болен и в упадке духа, лежал иногда с полуоткрытыми и безжизненными глазами, в такие минуты лицо его принимало тот вид, который представляла потом снятая с него посмертная маска.

Во время болезни в Чикишляре аппетит у него был уменьшенный, пищеварение замедленное. Оказалось, что Скобелев уже годами употреблял слабительное, и что еще со времени туркестанского пребывания периодически страдал печенью и желудком. Дыхательные органы, напротив, были удивительно здоровые, и везикулярное дыхание происходило у него так, как будто он никогда не страдал катаром.

Кроме расширения геморроидальных вен, он страдал также расширением вен семенного канатика (varicocele), от которого уже в 19-летнем возрасте лечил его известный в Петербурге врач Б. Сравнительно с ростом и летами, пульс у Скобелева был слабоват и мелкий, и соответственно тому деятельность сердца слаба, и звуки сердца, хотя и чистые, но глухие. Этот результат аускультации и пальпации, состояние всех вен и артерий, насколько они доступны наружному осмотру, вместе с патологическим состоянием вен, дали мне основание заключить о слабо развитой сосудистой системе вообще и в особенности о слабой мускулатуре сердца. Я считал своею обязанностью не скрывать перед Михаилом Дмитриевичем своего заключения, остерегал его от усиленной верховой езды и обратил его внимание на то, что его телосложение более деликатное, нежели крепкое.

В разговоре я себе позволил спросить:

– Отчего вы вообще так много ездили, по 120 верст в день и три дня подряд, когда никакой надобности в том не было?

Молодому герою показалось смешно, что ему могли задать такой вопрос.