— Вы должны помочь мне, — умоляюще обратилась она к священнику, зная, что он понимает по-французски. — Меня похитили против моего желания. Идите со мной, быстро, разве вы не слышите звуки боя? — И она указала на дверь; теперь, когда в пивной все затихли, действительно можно было расслышать лязг мечей и удары.

Священник открыл рот.

— Дочь моя… — начал он и затих, обратив глаза ко входу.

Томас Стаффорд вступил в пивную с обнаженным мечом в руках.

На лице застыла мрачная маска, скулы напряглись. Он пытался сдержать гнев.

— Не обращайте на нее внимания, отец, — прорычал он. — Я же сказал, что она помешанная.

— Но она говорит, что…

— Знаю все ее разговоры. Посмотрите — полнолуние. И на нее посмотрите: нормальный человек разве сбросит одежды и станет бегать ночью?

Манди отступала, пока жар очага не стал жечь спину.

— Держитесь от меня подальше, — крикнула она. — Это вы помешанный! Будь у вас хоть капелька разума, вы бы убрались подальше, пока не поздно!

— Идите сюда, девочка.

— И не подумаю, — прошипела Манди.

Стаффорд шагнул вперед. Взгляд его был ужасающ, но это не произвело никакого впечатления на Манди. Если Александр убит, тогда не стоило жить и ей, а если выжил, то и она выживет с ним. Будь как будет — и она стояла перед дедом со сверкающими глазами и полным отсутствием страха.

Посетители пивной наблюдали это зрелище в смущенном удивлении. Никто не пробовал вмешиваться, даже священник.

Стаффорд приближался. Он был уже близко, почти достаточно, чтобы нанести удар мечом, если он выбрал такое решение. Манди предполагала, что он так и сделает в припадке мщения. Ее глаза мерцали, разыскивая путь…

И тут, за его спиной, в дверном проеме она увидела Александра. Накидка была забрызгана кровью, на щеке — громадный синяк. Плечи вздымались от тяжелого дыхания.

А Стаффорд сделал еще шаг и начал медленно поднимать меч.

Манди метнулась к ближайшему столу, выхватила из чьих-то рук здоровенную кружку и бросила в деда. Тот уклонился — и в то же мгновение Манди поднырнула под руку с клинком и что было силы толкнула Стаффорда в бок. Томас пошатнулся, потерял равновесие и с грохотом рухнул прямо в очаг. Меч вылетел из руки. Во все стороны полетели, и вонь горящей шерсти заполнила воздух.

Кашляя от вони, двое посетителей кинулись вытягивать Стаффорда из очага, а он, еще не встав на ноги, вцепился им в глотки.

Когда рассеялся дым, странная девушка и рыцарь, не успевший переступить порог, и меч Стаффорда исчезли.

В полной тишине Стаффорд вышел в ночь. Никто из его людей его не встречал: их трупы холодели у церкви. Всех коней увели, включая и вьючную лошадь ле Буше, нагруженную серебром. И только чуть позже все посетители пивной, многие — с кружками в руках, выбрались посмотреть, как уходит в ночь высокий старик.

А над миром сияла яркая серебряная луна, разливая волшебный свет над спокойной, тихой землей.

Снова Манди ехала за спиной всадника, но теперь ее руки обнимали наездника за талию, а щека прижималась к уютной мягкости его плаща. Одеяло скрыло ее легкую камизу, какой-то рыцарь отдал ей свой капюшон, так что она была достаточно тепло, хотя и несколько диковинно одета. Но ничего, в сущности, ни на йоту не имело значения, кроме того что они с Александром в безопасности и вместе.

Под апрельской луной дорога в Кентербери сияла, как атласная лента.

— Я рада, что ты не сражался с ним, — нарушила Манди молчание.

— Я тоже, — сказал он устало. — Мог и не одержать победу.

Она почувствовала, что Александр глубоко вздохнул.

— У меня есть все, что я хотел… А он, подозреваю, сам себя сломает.

— Но он, должно быть, надеялся на успех. — Манди вздрогнула. — И, наверное, был уверен в том, что король Иоанн посмотрит сквозь пальцы…

Александр ничего не сказал.

— Ведь так? — настаивала Манди.

— И людей и целые страны покупают и продают каждый день. — Он обернулся в седле и посмотрел на Манди. — Да, Иоанн, вероятно, знал, но расходы и риск — не его; и он был готов закрыть на все глаза.

Он вздохнул и добавил:

— Думаю, что король и твой дед имеют кое-какие схожие черты. Прежде всего — нежелание хоть чем-то поступиться. И оба они считают меня виновником твоих бед.

Манди задрожала.

— Что же нам делать?

— Ничего особенного. Переберемся жить в Эбермон. Он достаточно удален от Иоанна и совсем далеко от Стаффорда. И я не буду мотаться через Ирландское море ради продвижения по службе. После всего, что сегодня произошло, никто нас и пальцем не тронет, опасаясь обвинения в предательстве.

Манди только сейчас почувствовала, насколько она устала. Но сказала, подумав:

— Да, предполагаю, что именно так.

— Я в этом уверен. Вот… — Обернувшись, он вложил ей в руку византийский крест. — Я потерял его в тот самый день, когда потерял и тебя. Сегодня вечером я сделал все, чтобы возвратить его. Это верное доказательство нашего светлого будущего. Сохрани его для меня.

И он повернулся лицом к ветру, уверенно управляя конем.

Манди провела пальцем по выпуклостям креста и с чувством успокоения закрыла глаза и прижалась к плащу мужа.

Жесткий мартовский ветер гнал белые облака по небу и трепал головки первых луговых цветов. В залитой солнцем спальне в Эбермоне крошечная Клеменс де Монруа, насытившись, задремала в колыбели. Синие глазки ее закрылись; белые и мягкие, как пух, волосы выбивались из-под чепчика.

— Она похожа на тебя, — бросил Александр монаху, наклонившемуся над колыбелью, в ответ на вопросительный взгляд. — И конечно же, у нее твой аппетит и она такая же горластая.

— Нет, это ваша порода, — парировал Харви с улыбкой.

— Что это означает? — немедленно вступил Флориан.

— Это означает, что я — ее отец, — сказал Александр и взглянул на своего брата.

— Вы приехали в самое подходящее время! — Манди подхватила Харви под руку и поцеловала его в щеку. — Завтра церемония крещения, торжественный банкет и празднование.

— А время года для рождения и крестин вы просто превосходно выбрали, — сказал Харви и пощекотал пальцем ручку малышки. Она зевнула и, не открывая глаз, крепко вцепилась в него крошечными пальчиками.

— Первая девочка, за сколько поколений Монруа?

— По крайней мере, за пять, — самодовольно сказал Александр.

— Короче, вы и в этом нарушили традицию.

— Ты нас осуждаешь?

Харви что-то в ответ пробормотал и мягко высвободил палец.