Эта машина изменила тонкий и крайне неустойчивый баланс, существовавший между двумя наиболее влиятельными военачальниками РЕНАМО. Типпу Тип не мог отвести от вертолета глаз. Было вполне очевидно, что он хотел бы рассмотреть машину поближе, но Чайна взял его за локоть и повел обратно в тень веранды. Пилот не выключал до конца двигатели, и как только Чайна и хозяин вышли из-под винта, он запустил двигатель на полную мощность и потянул ручку на себя. Машина поднялась в воздух и, развернувшись, легла на обратный курс.

Типпу Тип вывернулся из рук Чайны и, прикрыв глаза от солнца ладонью, проводил улетающую машину взглядом. В его затуманенных завистью глазах был такой голод, будто он наблюдал, как прекрасная обнаженная женщина совершает перед ним непристойные действия. Чайна позволил ему поглазеть на это зрелище до тех пор, пока вертолет не пропал из виду. Он отослал эту прекрасную машину обратно только потому, что прекрасно знал и понимал Типпу Типа. Он знал: оставь он машину здесь, соблазн будет настолько велик, что трудно будет удержаться, а предательство и коварство для них обоих были так же естественны, как для других людей дыхание.

Типпу Тип вдруг затрясся и без видимых причин рассмеялся.

— Мне сказали, что ты уничтожил целую эскадрилью и захватил одну из этих штук, и я сказал: «Чайна — это лев среди людей, и это мой брат!»

— Пойдем, брат, — согласился Чайна. — На солнце жарко.

На веранде в тени для них уже были приготовлены стулья, а две женщины Типпу Типа принесли им глиняные горшки с пивом, густым, как каша, и освежающе терпким. Девушки были еще подростками, маленькие красавицы с глазами лани. Типпу любил женщин и всегда окружал себя ими. Это одна из его слабостей, подумал Чайна и улыбнулся снисходительной улыбкой. Сам он пользовался и мальчиками и девочками с одинаковым наслаждением, но только ради краткого разнообразия, и вовсе не относился к этому как к жизненной необходимости. Женщины только на мгновение привлекли его внимание, и он опять повернулся к генералу Типпу.

Телохранители удалились за пределы слышимости, и Типпу Тип взмахом руки велел девушкам удалиться.

— А ты, брат? — спросил Чайна. — Как твои ратные дела? Я слышал, что ты прихватил ФРЕЛИМО за голову, засунул ее между его ног и дал ему вдоволь наглядеться на собственную задницу. Это так?

Конечно, это была неправда. Как командующий южной группировкой РЕНАМО Типпу Тип был ближе к порту и столице Мапуту, которая была центром правительственной власти. Таким образом, он в большей степени нуждался в военной помощи Южной Африки, поскольку стоял на линии постоянных атак и контратак ФРЕЛИМО. Чайна знал, что за последние несколько месяцев войска Типпу Типа потерпели несколько жестоких поражений, в результате чего потеряли много людей и большие территории на юге, но сейчас Типпу зачмокал губами и закивал головой.

— Мы проглотили все, что ФРЕЛИМО послало против нас. Проглотили, ни икнув, ни перднув.

Они слегка поспорили за кружкой пива, улыбаясь и посмеиваясь, но наблюдая друг за другом, как львы за добычей, готовые в любой момент прыгнуть на противника или защищаться до конца. Чайна пробормотал:

— Я рад услышать, что у тебя дела идут хорошо. Я прибыл сюда посмотреть, может быть, мой вертолет поможет тебе в борьбе с ФРЕЛИМО. — Он раскинул руки в отчаянном жесте. — Но я вижу, моя помощь тебе не нужна.

Это была макиавеллиевская интрига, и Чайна наблюдал, как ее острие пробило оборону Типпу Типа и выражение лица его собеседника изменилось. Чайна знал, что попросить о помощи такого человека, как он, было бы серьезной тактической ошибкой. Типпу Типа носом, как гиена, чувствовал любую слабость. Чайна использовал вертолет как приманку, покрутил его несколько мгновений перед глазами соперника и тут же легким взмахом руки отослал прочь.

Типпу мигал и улыбался, но под этой маской дружелюбия судорожно искал ответ. Он тоже ненавидел признавать свои ошибки и поражения перед тем, кто, как он знал, может воспользоваться этим самым бесстыжим способом, но в то же время ему страшно хотелось заполучить эту баснословную машину.

— Я с радостью приму помощь от брата, — вежливо согласился он, — особенно от брата, который разъезжает по небу на собственном хеншо. — А затем быстро добавил: — Может быть, и я смогу оказать ему взамен какую-нибудь небольшую услугу?

«Ловкий мошенник! — с восторгом подумал Чайна. — Он прекрасно знает, что я приехал сюда не ради сочувствия. Он знает, что мне что-то надо».

Оба они тут же отступили и по африканской манере спрятались за щиты любезностей и банальностей, возвращаясь к главной теме лишь намеками и почти кокетливо.

— Я устроил ловушку для ФРЕЛИМО, — похвастался Типпу Тип. — Я отошел из лесов около Сейва.

На самом деле он был выбит из этих бесценных местных лесов после тяжелых боев, столкнувшись с самыми яростными атаками ФРЕЛИМО за все время с начала этой долгой кампании.

— Хитро, — согласился Чайна, позволив промелькнуть в этой фразе нотке сарказма. — Это очень здорово придумано — оставить ФРЕЛИМО лес, а с их стороны было большой глупостью сунуться туда.

Леса вокруг Сави были настоящей сокровищницей — железные деревья, которые за их плотную мелковолокнистую древесину еще называют деревьями слоновой кости, высотой в семьдесят футов. Великолепное родезийское красное дерево, бревна которого достигают пяти футов в диаметре, и, кроме того, самое редкое и ценное из африканских деревьев, тамботи, или африканский сандал, с его богатой узорами и ароматной древесиной.

Возможно, нигде больше на континенте не было такой концентрации такой ценной древесины. Это составляло последний национальный ресурс разоренной страны. Сначала были истреблены слоновьи стада затем из пулеметов с воздуха были расстреляны носороги и буйволы. Советские и северокорейские рыбаки вычерпали едва ли не всех креветок и всю рыбу в богатых теплых мозамбикских прибрежных водах. А другие иностранцы по лицензии и с одобрения ФРЕЛИМО изрядно понизили поголовье крокодилов в озере Кабора-Басса. Нетронутыми остались только леса.

Мозамбикское правительство отчаянно нуждалось в иностранной валюте, сильнее, чем все остальные молодые независимые африканские государства. Уже несколько десятилетий страна вела изнурительную партизанскую войну, досуха обескровившую ее экономику Эти леса являлись последней ценностью, которую можно было продать за твердую валюту.

— Они ввели туда рабочие батальоны, двадцать, а может быть, тридцать тысяч рабов, — сказал Типпу Тип.

— Так много? — с интересом спросил Чайна. — Где они столько набрали?

— Они согнали с земли последних крестьян, совершили налеты на лагеря беженцев, собрали всех бродяг и безработных в трущобах Мапуту. Они назвали это «Демократической программой всеобщей занятости» и теперь мужчины и женщины работают от восхода до заката за десять эскудо в день, а ежедневное пропитание обходится им в пятнадцать эскудо. — Типпу Тип откинул голову и засмеялся, правда, скорее с восхищением. — Иногда ФРЕЛИМО не такие уж и дураки, — признал он. — Получается, что рабочие трудовых батальонов сами платят правительству по пять эскудо в день за привилегию валить государственный лес, да, великолепно придумано!