или вокруг нее". Должно было наступить время, когда они начнут отталкиваться... В уравнение было заложено определенное количество трений и столкновений.

Оглядываясь назад, можно сказать, что удивительно не то, что отношения России с Америкой закончились крушением поезда, а то, что это происходило так долго.

Путин не был прирожденным либералом, так же как и прирожденным демократом. Но он был реалистом и, рассматривая имеющиеся альтернативы после распада Советского Союза, пришел к выводу, что сотрудничество с Западом является единственно разумной политикой. Именно эта логика привела его к тому, что он стал выступать за хотя бы частичную демократию, но не как самоцель, а потому, что без нее невозможны экономические реформы, а без экономических реформ Россия никогда не станет достаточно сильной, чтобы вернуть себе то место в мире, которое он считал своим.

В многовековом разделении российской интеллигенции на славянофилов, обращенных к православным корням России на Востоке, и западников, обращенных к Европе, Путин был западником. Но это был скорее прагматический, чем идеологический выбор.

Он придерживался этой точки зрения и после прихода к власти, несмотря на то, что его естественные союзники - силовики, военные и государственная бюрократия - относились к намерениям Запада с гораздо большим недоверием. Первые неудачи - выход администрации Буша из Договора по ПРО, второй раунд расширения НАТО за счет стран Балтии, а затем вторжение США в Ирак - были, по мнению Путина, ошибками, но не фатальными для отношений. Поддержка Америкой прозападных, по ее мнению, элементов во время "оранжевой революции" на Украине, совпавшая с вмешательством американского судьи в дело ЮКОСа, оказалась ближе к сердцу и была воспринята более серьезно. Последней каплей стало решение о размещении в Восточной Европе американских подразделений противоракетной обороны и передовых баз НАТО в Болгарии и Румынии. Не помогло и нежелание Америки отказаться от временных объектов в Центральной Азии, предназначенных для материально-технической поддержки ее войск в Афганистане, которые она получила во многом благодаря добрым услугам Путина.

Не меньшее разочарование постигло и Соединенные Штаты. Вера в то, что Москва станет если не союзником, то партнером, отстаивающим западные ценности в мире под руководством Америки, которая определяла политику США в отношении России с начала 1990-х годов, оказалась тщетной. Американская исключительность, к своему удивлению, обнаружила, что столкнулась с не менее упорной российской исключительностью. Идеологические убеждения администрации Буша, разделяемые не только Чейни, Рамсфелдом и Вулфовицем, но и самим Бушем, делали согласие практически невозможным. Основная проблема, решил Путин, заключается в непоколебимой уверенности американцев в том, что их путь является наилучшим, а их решения - оптимальными для всех остальных.

То, что он ждал так долго, прежде чем, наконец, потерял терпение и откинул занавес, открыв сырой клубок противоречий, в который превратились эти отношения, отчасти объясняется тем, что не было очевидного плана "Б". В культурном, духовном и, отчасти, географическом плане Россия принадлежала Европе. Ей больше некуда было идти. Российская элита не отправляла своих детей учиться в Пекин или Шанхай. Они отправляли их в британские или американские школы и университеты. Российские олигархи не хранили свои нажитые состояния в Сеуле или Бангкоке, а инвестировали в Лондоне или Нью-Йорке, покупали недвижимость в Найтсбридже или Челси, на Манхэттене или в Майами.

Была и другая, более личная причина нежелания Путина отказываться от сближения с Западом. Пытаясь наладить сотрудничество с бывшими противниками России, он преодолел сомнения многих своих ближайших коллег. Такие сторонники жесткой линии, как Сечин и Патрушев, с самого начала сомневались в целесообразности доверия западным правительствам в качестве настоящих партнеров. Путин не спешил признать, что их опасения были оправданы.

Можно ли было сделать это по-другому? По крайней мере, теоретически, ответ должен быть положительным. Были ли упущенные возможности, которые, если бы они были использованы, могли бы направить отношения по другому пути? Несомненно. Был бы тогда другой результат? Возможно, но не обязательно, точно сказать нельзя. Но по-другому не получилось, и к 2008 г., когда Путин заканчивал свой второй четырехлетний срок пребывания на посту российского лидера, раскол стал слишком глубоким, чтобы его можно было залечить.

 

Глава 12.

Русская идея

Распад Советского Союза оставил духовный вакуум. Мы оказались в некой пустоте, - сказал Путин. Сколько себя помнит большинство россиян, марксизм-ленинизм, даже если он соблюдался с нарушениями, был нравственной основой, которая, независимо от того, принималась ли она, игнорировалась или сопротивлялась, придавала смысл жизни людей. Это была "прекрасная, но ложная песня", - заявил Путин. Теперь, когда она отвергнута, встает вопрос о том, что должно прийти ей на смену? Россия - "не осколок советского блока". У нее будут другие убеждения, другая идентичность и другое понимание своей роли в мире.

Ельцин попытался решить эту проблему после своего переизбрания в 1996 году. В России были разные периоды: царизм, тоталитаризм, перестройка", - сказал он на встрече со своими сторонниками. На каждом этапе была своя идеология, своя национальная идея. Но сейчас у нас ее нет, и это очень плохо. Была создана комиссия, которая обсуждала, что можно сделать. Правительственная "Российская газета" под лозунгом "Кто мы? Куда мы идем?" - объявила конкурс с призом в 2000 долларов США за лучшее сочинение на эту тему. Но этим дело не ограничилось. Через год Ельцин потерял к нему интерес, комитет был распущен, а конкурс свернут без вручения премии.

Путин в то время находился в Москве, работал в Администрации Президента РФ и, видимо, был поражен бесполезностью этой затеи, поскольку, когда в феврале 2000 г. в ходе собственной предвыборной кампании вновь зашла речь об этой теме, он был непреклонен: «Не надо начинать заново искать неуловимую национальную идею. Это тема, о которой люди говорят часто и, как правило, довольно бессмысленно». После выборов, однако, он был менее догматичен. Много копий было сломано по этому поводу, - сказал он в интервью газете "Известия". Национальная идея - это не то, что можно придумать. [Пытаться это сделать] тщетно и бессмысленно. [Но люди меняются, меняется их понимание жизни. Я убежден, что контуры новой общенациональной идеологии уже вырисовываются.

Это был странный выбор слов. Путин не любил идеологий. Он был прагматиком. В 2002 году он сказал польскому историку Адаму Михнику, что «единственно правильный подход к политике в целом - это не быть ни левым, ни правым, ни прозападным, ни антизападным». Важно, чтобы у России был нравственный компас и чтобы она бережно относилась к достижениям прошлого. Ключевыми элементами, по его словам, являются "патриотизм, религиозные и культурные ценности - все