Хотя Фейсал и вступил в соглашение с французами исходя из практического понимания государственных дел, которое отсутствовало у его отца, он, возвратясь в мае в Сирию, по-видимому, не питал никаких иллюзий относительно слабости своих перспектив и тех стремлений и надежд, которые втайне лелеяли французы. Он откровенно заявил их представителям: «Я приму вашу помощь, но я никогда не приму рабства».

Изгнание Фейсала являлось последней каплей, переполнившей чашу горечи Лоуренса, хотя продолжительное ожидание этого события и смягчило до некоторой степени его остроту. Это ожидание, смешанное с сознанием своей собственной бесчестности в прошлом, являлось одной из причин, которые заставили Лоуренса, когда он увидел короля, просить об освобождении его от британских военных наград.

После года беспокойств его предчувствия оправдались. В сентябре 1919 г. во время своего вторичного посещения Лондона Фейсал был уведомлен о том, что правительство вошло в соглашение с французами об удалении британских войск из Сирии в ноябре. Ему был дан совет договориться с французами непосредственно, т. е. пойти по тому пути, по которому он уже заранее пошел и который тогда предугадывал. Тем не менее теперь Фейсал сознавал лучше, чем когда бы то ни было, всю ненадежность подобной договоренности и еще раз обратился с отчаянным призывом к Англии не оставлять его без поддержки. Это произвело впечатление, но не привело к удовлетворительным результатам. Месопотамия была не только преградой на пути Англии, но и бревном в глазу лорда Керзона, империалистические стремления которого в отношении Месопотамии давно задерживались политикой его собственных помощников в министерстве иностранных дел.

Когда Лоуренс возобновил свои попытки помочь Фейсалу и предлагал, чтобы британское правительство раскрыло свои истинные намерения в отношении Месопотамии, Керзон воспротивился и отвлек внимание от этого вопроса, указав на «сучок в глазу» Фейсала — на визит, который был нанесен некоторыми офицерами шерифа из Дамаска племенам Месопотамии. Тамошние военные власти подозревали их в попытке создать антибританское движение. Однако какова бы ни была правда и этом обвинении, которое Нури Саид со всей горячностью отрицал, имелась правда и в жалобе офицеров шерифа, что отношение со стороны британских офицеров было совершенно отличным от того, которое им было известно по пути в Дамаск.

Дела подходили к своему мрачному концу. Вопрос о будущем правительстве Месопотамии разбирался в ноябре на междуведомственном совещании, где были решено сделать «что-то» для удовлетворения чаяний арабов, и сэр Перси Кокс являлся тем человеком, который должен был взять бразды правления от существовавшего в то время военного руководства. Однако военное министерство считало, что положение должно оставаться таким же до тех пор, пока не будет улажен вопрос относительно мандата и пока не будет достигнута ратификация мира с Турцией. Со своей стороны, сэр Перси Кокс, собственно, не желал брать на себя ответственность, пока не получит полной свободы действий. В дальнейшем последовали и другие задержки.

В марте 1920 г. воркование союзнических голубей было прервано известием о том, что арабский конгресс, собравшийся в Дамаске, объявил Фейсала королем Сирии, а Абдуллу — королем Ирака. Это мероприятие, по-видимому, было инспирировано слишком соблазнительной перспективой повторения успеха переворота Д’Аннунцио в Фиуме. Однако, арабам вскоре пришлось понять, что они относятся к другой категории, чем великие державы. Керзон быстро ответил на призыв французов к совместному действию: была отправлена телеграмма, которая резко порицала решение конгресса и приглашала Фейсала присутствовать при франко-британских переговорах, которые должны были уладить вопрос. Предложение это имело определенно неприятный привкус.

Мандат на Сирию был передан Франции, на Палестину и Месопотамию — Англии. Французы формально отказались от своих притязаний на Мосул.

Однако между получателями имелась существенная разница, заключавшаяся в том, что британское правительство хотя и слишком медленно, но шло по пути предоставления арабам Месопотамии фактической доли участия в правительстве Ирака, в то время как новое французское правительство, сменившее правительство Клемансо, шло быстрыми шагами к тому, чтобы отстранять сирийских арабов от контроля над Дамаском.

В Ираке англичане поплатились за свою задержку восстанием племен, расположенных у Евфрата. Возникшие повсюду вспышки восстания не удалось подавить до конца года, в связи с чем потребовалась отправка крупных подкреплений из Индии. В результате в том году и в последующем британские военные расходы в Ираке достигли 60 000 000 фунтов стерлингов. В этом отношении весьма интересным является тот факт, что умиротворение арабов в Ираке на протяжении этих двух лет обошлось, грубо говоря, в шесть раз больше той суммы, которая нам потребовалась для поддержания в течение такого же периода арабского восстания против Турции.

В Сирии Фейсал поплатился за французскую поспешность, поскольку обладатели вновь присужденного мандата воспользовались первой же возможностью, чтобы отметить договор, заключенный им с Клемансо, и обосноваться в Дамаске. Даже допущение штаба французского верховного комиссара потребовало от Фейсала борьбы с воинственностью арабских экстремистов; и все же он сделался мишенью того ультиматума, который французы отправили 14 июля при появлении признаков вооруженного сопротивления. Напрасно он отправил телеграмму, в которой соглашался на требования ультиматума — факт, подтверждаемый самими французами. По приказу генерала Гуро, солдатская простота которого делала его легким орудием в руках политических руководителей, французские войска были приведены в движение. Остановить их было трудно: в силу знакомого заявления о «военной необходимости» войска Гуро продолжали свое наступление и заняли 25-го Дамаск, а Фейсал потерял свой трон. Он спасся бегством в Палестину, откуда направился в Англию, повторив еще одну бесплодную попытку добиться британской интервенции для своей поддержки. Однако французы пожалели о том, что они его свергли, так как им пришлось встретиться с рядом неприятностей, которые обошлись гораздо дороже и были более продолжительны, чем те, которые претерпели англичане в Ираке.[85]

Хоггарт настоял на том, что обязанностью Лоуренса по отношению к истории является создание труда, который был бы достойным памятником восстания арабов. Лоуренс с неохотой взялся за это дело, но, дав свое согласие, выполнил его с той же энергией, какую проявлял и во время самой кампании.

Едва ли найдется какое-либо другое литературное произведение, которое увидело бы свет при наличии стольких затруднений. Кроме того, оно дважды чуть не погибло вообще: первый раз в Риме во время аварии самолета, а второй раз в Риддинге при пересадке с одного поезда на другой.

Едва набросав план, Лоуренс счел необходимым воспользоваться своими дневниками и другими документами, которые оставались в его вещевом мешке в Каире. Поскольку к тому времени (весной 1919 г.) дело Фейсала было заслушано и отложено в сторону, Лоуренс решил, что он может воспользоваться этим случаем, чтобы забрать свои вещи из Каира. Генерал Гровс — британский делегат от авиации — предложил ему совершить перелет с отрядом самолетов, который намеревался в то время проложить путь для будущих имперских линий, направившись на Средний Восток. К несчастью, гигантские самолеты, вследствие сильной изношенности и скверного ухода, находились в плохом состоянии. В результате на всем пути их преследовали аварии. Головная машина, в которой Лоуренс находился, упала близ Рима, причем оба летчика погибли. Лоуренс оказался счастливее их только потому, что сел позади моторов, твердо отклонив предложение сесть перед ними. Благодаря своему благоразумию он отделался только переломом трех ребер и позвоночника. При этом одно из ребер проткнуло легкое, которое с тех пор после сильного напряжения всегда испытывало боль.