В работе Kim Hill et al. Co-residence patterns in hunter-gatherer societies show unique human social structure. Science 331:1286-1289 (2011) анализируются родственные связи в существующих в настоящее время 32 группах собирателей.

Цитата о трудностях интерпретации полевых наблюдений за современными традиционными сообществами взята со стр. 15 книги Яна Кина (2004), указанной выше.

Пионерские исследования методологически строгой устной истории отражены в двух книгах: Jan Vansina. Oral Tradition: a Study in Historical Methodology. London: Routledge and Kegan Paul, 1965, и Oral Tradition as History. London: James Currey, 1985 (pyc. изд.: Вансина Я. Устная традиция как история (главы из книги) // Хрестоматия по устной истории. Под ред. Лоскутовой М. В. СПб.: Издательство Европейского университета, 2003). Для читателей, заинтересованных некоторыми увлекательными аспектами социальной изменчивости, которые я не обсуждаю (зарабатывая тем самым благодарность читателей за сокращение этой и так уже длинной книги), можно предложить работу: Richard Nisbett. The Geography of Thought: How Asians and Westerners Think Differently... and Why. New York: Free Press, 2003. На стр. 43 Нисбетт кратко рассматривает когнитивные различия между охотниками-собирателями, ведущими традиционный образ жизни крестьянами и народами, имеющими промышленность. В книге Joseph Henrich etal. Foundations of Human Sociality: Economic Experiments and Ethnographie Evidence from Fifteen Small-Scale Societies. Oxford: Oxford University Press, 2004 обсуждаются различия между традиционными и индустриальными обществами в их чувстве справедливости, взаимности и преследовании собственных интересов.

В качестве детального рассмотрения случая, демонстрирующего трудности при переходе от практики и уроков одного сообщества к другому, см. Elizabeth Watson. Living Terraces in Ethiopia: Konso Landscape, Culture, and Development. Woodbridge, UK: James Currey, 2009.

Источники знаний о традиционных сообществах

Говоря о плане этой книги, я коротко перечислил четыре источника информации о традиционных сообществах, объединяющихся друг с другом и имеющих свои достоинства и недостатки. Для читателей (особенно ученых), желающих узнать больше об этих источниках, я теперь предлагаю более развернутое обсуждение.

Самый очевидный метод и источник наибольшего количества информации, упомянутый в этой книге, — экспедиции подготовленных социологов или биологов ради посещения традиционных народностей или жизни среди них и проведения исследований, посвященных определенной теме. Такие ученые могут быть антропологами, биологами, экономистами, этнографами, генетиками, историками, лингвистами, медиками, политологами, психологами или социологами. Авторы публикуют полученные результаты в виде научных статей и книг, часто ограничивая свои исследования рассмотрением определенного вопроса или гипотезы, нуждавшихся в подтверждении, и часто (особенно в последнее время) приводят количественные данные, сведенные в таблицы. Применительно к традиционным человеческим сообществам этот научный подход, развивавшийся на протяжении нескольких столетий, зарекомендовал себя как наилучший способ получения надежных знаний о реальном мире, изучаются ли человеческие сообщества или мир бактерий, молекул, камней или галактик.

Возникают два основных типа трудностей при применении этого подхода к изучению традиционных человеческих сообществ. Естественно, эти трудности не лишают исследования ценности; их просто следует иметь в виду при интерпретации выводов ученых. Это также объясняет, почему мы прибегаем и к другим источникам информации. Австралийский антрополог Ян Кин начал свою книгу об австралийских аборигенах, следующим образом обобщив эти трудности:

Предупреждение Кина о том, что исследования “буксуют” на траектории колониального/постколониального, связано с дилеммой, присущей культурной антропологии и аналогичной принципу неопределенности Гейзенберга в физике. Кратко говоря, этот принцип гласит, что любое физическое измерение неизбежно приводит к возмущениям в изучаемой системе и тем самым порождает неопределенность в том, каковы были бы истинные значения, если бы система не подверглась возмущению (то есть измерению). В частности, в физике частиц этот принцип означает, что невозможно одновременно измерить точные значения как положения частицы, так и ее скорости. Чтобы оценить серьезность соответствующей проблемы в культурной антропологии, вспомним, что современные антропологические исследования в Австралии начались лишь в XX веке, а этнографические отчеты XIX века создавались до появления современной профессиональной антропологии. Впрочем, следует иметь в виду, что европейцы впервые посетили Австралию в 1616 году и лишь в 1788-м основали первое поселение, в то время как макассаны (индонезийские рыбаки) уже за много столетий до европейцев посещали Северную Австралию; кто-то из них ввез на континент собаку (динго); возможно, еще какие-то формы жизни и технологий проникли в Австралию с людьми несколько тысячелетий назад.

Таким образом, современное изучение австралийских аборигенов касается сообществ, радикально изменившихся по сравнению со свбим доевропейским и домакассанским состоянием, потому что бóльшая часть населения уже вымерла от привезенных европейцами и, возможно, макассанами заболеваний, была завоевана и попала под контроль евро-австралийского правительства, потеряла возможность традиционного использования огня для выжигания растительности, была изгнана с первоначально принадлежавших им земель ради освоения их поселенцами и частично лишена средств существования в силу влияния на местные растения и животных видов, ввезенных европейцами (кошек, лис, овец, крупного рогатого скота) и австронезийцами (динго).

Точно так же, хотя !кунг из Калахари часто рассматриваются как образцовые охотники-собиратели, подробное их изучение началось только в 1960-х годах, и те данные, которые я привожу в этой книге, касаются людей, заменивших традиционные костяные наконечники стрел железными, прекративших совершать набеги друг на друга, а в последнее время торгующих с земледельцами банту, которые в какой-то мере оказали на !кунг влияние и гораздо раньше, поскольку появились в Южной Африке почти 2,000 лет назад.

В более общем плане все исследования охотников-собирателей, проводившиеся в XX веке, касались сообществ, находившихся в реальном или потенциальном контакте с производителями продовольствия (крестьянами и/или пастухами). Однако примерно до 11,000 лет назад все человеческие сообщества были сообществами охотников-собирателей, так что охотники-собиратели могли иметь контакты только с другими охотниками-собирателями. Лишь в немногих регионах мира, таких как Австралия, Арктика и запад Северной Америки, первым европейцам (которые вовсе не были учеными) удалось столкнуться с сообществами, все еще жившими в мире охотников-собирателей. Эти факты вызвали жаркие споры о том, насколько существенны современные исследования сообществ прошлого: не слишком ли современные охотники-собиратели отличаются от таковых в прошлом, чтобы понимание их имело какое-то значение? Такой взгляд, несомненно, слишком экстремален: как говорил антрополог Мелвин Коннер, если бы сегодня было возможно взять группу представителей западного мира и забросить их, нагих и без всяких инструментов, куда-нибудь в глубину африканской саванны, через два поколения они все или погибли бы, или приобрели многие наблюдаемые черты охотников-собирателей. Как минимум следует признать, что современные традиционные народности,,— это не замороженная модель далекого прошлого.