Но если подумать, cone-in-cone Матвеева и зальцбургская ветка Стендаля имеют между собой кое-что общее. Что одним, что другим кристаллам не было дела до того, где именно расти и как видоизменять случайно избранный объект. Любовь Ксенички к своему невенчанному мужу была настоящей, зримой, доказуемой. Как фундамент – пусть его не видно, но на нём всё и держится. Любовь К.К. напоминала хрупкие недолговечные кристаллы, выросшие по случаю где пришлось.

Студент Матвеев был ровесником новой минералогии, науки, отвоёвывавшей себе всё больше места в учёном мире. В Петербурге он оказался в максимально удачное время, когда в минералогии шли значимые изменения. Провинциальный молодой человек, вряд ли обладавший хорошими манерами (откуда бы им взяться в Камышлове или на Мотовилихе), выбирает своим ориентиром профессора Иноземцева, импозантного петербуржца, специалиста в палеонтологии, петрографии, минералографии и так далее. Иноземцев одним из первых применил микроскоп при изучении горных пород – этот метод К.К. впоследствии возьмёт на вооружение и будет считать детальное микроскопическое исследование необходимой частью любой практической работы. Возможно, что К.К. позаимствовал также у Иноземцева и других своих столичных коллег и учителей (среди них Вернадский и Ферсман) свободную манеру читать лекции, дозируя высокомерие и дружелюбие, сливая их в нужных пропорциях. Ферсман, впрочем, высказывался о своём коллеге весьма резко. В одном из писем Вернадскому заявлено буквально следующее: «Я очень рад, что экскурсировал с Матвеевым: моё впечатление – очень отрицательное – человек sans foi ni loi – грубый, бестактный, самоуверенный. Боюсь, что сгущаю краски, но таких людей мне почти не приходилось видеть. Если есть возможность свалить работу на других, он всё свалит и будет командовать. Однако в самостоятельной задаче он будет недурён, так как имеет глаз и, не понимая, собирает хорошо. Временами мне кажется, что это не совсем нормальный человек, так по-детски из-за глупостей и мелочей он пытается вас обмануть».

В Горном институте Свердловска, где К.К. работал многие годы, он выглядел уже совершенным аристократом, интеллигентом, профессором старой школы, хотя в то время нужно было всячески скрывать, а не выпячивать опасное сходство с «бывшими». «Господа студенты!» – так первое время обращался Матвеев к своей аудитории, состоящей из советских людей. Длилось это, впрочем, недолго: К.К. умел приспосабливаться к любой действительности, даже к самой неаппетитной.

Его обошли стороной послереволюционные преследования и сталинские чистки, а ведь Ксения Михайловна так боялась за мужа, что ещё в двадцатые сожгла в печи «Свидетельство о дворянстве» и другие бумаги, которыми гордился когда-то её отец… Свежа была память о процессе 1924 года, когда судили Модеста Онисимовича Клера, уральского швейцарца, краеведа и учёного. Суд проходил в Свердловске открыто, в клуб Профинтерна даже продавали билеты! Клера обвинили в шпионаже в пользу Франции, присудили десять лет тюрьмы и конфискацию имущества. Клер – уральский Дрейфус – впоследствии вернётся в Свердловск, будет работать в девятой гимназии, водить в походы малышей, рассказывать им о богатствах самоцветной полосы Урала, а сам этот термин – «самоцветная полоса Урала» – введёт в обиход не кто иной, как профессор Матвеев.

Первые отчёты Матвеева, писанные после научных поездок в Закаспий и Северную Персию, дышат поэтичностью: «Из роскошных горных лесов, степных лугов Северной Персии по унылым, бесплодным, глинистым солончакам я вернулся в Чатлы». Он владеет словом, умеет выразить сложную мысль: «…мне всегда казалось, что изучение живого мира, его исторической арены и современных геологических явлений, все эти отдельные задачи должны слиться, отождествиться в моём сознании в одну, но уже более острую проблему естествознания, проблему изучения природы в ея целом и во взаимоотношении ея отдельных, естественных или искусственно нами выделенных и разрозненных частей». Личность открывается через слово, видна в тексте, встаёт над письменным столом, как живая. К.К. всегда умел повернуть слова, обстоятельства и людей в свою пользу: мать, сестра, жёны, дети, студенты, коллеги – все служили ему и его науке, придворные без устали «играли короля». Как любой человек дела, поздно обнаруживший своё призвание, Матвеев боялся терять даже минуту впустую, потому и успел сделать так много. И ещё потому, что принимал помощь близких, не задумываясь, какой ценой она будет оплачена.

Мать поддерживала Константина деньгами, сколько могла, а он писал ей подробные отчёты, куда из них сколько ушло. Одна такая записка сохранилась в архиве, датирована 1904 годом. Сахар фунтовой, чай, песок сахарный, сыру 1 фунт, башмаки Глебу, 2 книжки Глебу и Лёве, колбасы 1 фунт, залог в библиотеке, 100 яиц (1 рубль 10 копеек), хлеб, лампы, рубль ямщику, фильтровальная бумага, марки, промокательная бумага. Всё учтено, подсчитано, общая сумма – 31 рубль 33 копейки. Педантичность на грани с патологией – только так можно было не просто выжить в те годы, но продолжать заниматься своим делом.

В Петербурге К.К. сдаёт экзамены на степень магистра, но диссертации не составляет – он защитит её очень нескоро, уже будучи знаменитым учёным. Профессор без степени доктора – явление редкое, но в конце концов справедливость восторжествует, во многом благодаря самоотверженной помощи Ксении и поддержке легендарного тогда уже академика Ферсмана, отца советской минералогии. Всё тот же Ферсман согласится выступить на защите официальным оппонентом и даст работе К.К. высокую оценку.

Работа в Академии наук, в Радиевой комиссии и в Комиссии по изучению производительных сил России – звёздное время Матвеева… Переезд в провинциальный Екатеринбург из столичного Петрограда начинался с командировки Академии наук, но К.К. вновь повернул обстоятельства, раздавившие бы любого другого учёного, в свою пользу. В Екатеринбурге он начинает хлопоты по созданию музея и лаборатории, собирает научную библиотеку, создаёт Радиевую комиссию при Уральском обществе любителей естествознания. В Гражданскую остаётся при Горном институте, чтобы уберечь бесценные коллекции, и принимает на себя «командование» учебным заведением. Его работа по изучению забайкальских монацитов считается значительной и в наши дни, ведь он установил присутствие этих минералов в древних россыпях, выделил жилы с возможным промышленным значением, оценил их запасы и важность. А теперь заглянем в календарь – это 1917-й и 1918 годы! Бесстрашен и неутомим, как первый крестоносец, отправлявшийся в неведомые земли. Такого нельзя не любить.

Большая история обходила К.К. по касательной. Почти как в дневниках Ксении, где войны и революции – словно дальнее зарево. Ксения служила К.К. и семье, К.К. служил науке, стране и своему тщеславию – всё по-честному. С тем, что радиоактивное минеральное сырьё в ближайшее время изменит будущее мира, было не поспорить, это обстоятельство примет во внимание любой политический строй. Поиски этого сырья станут в ближайшие годы самой важной задачей Матвеева, геология отныне будет накрепко связана с геохимией. Впоследствии К.К. создаст спектральную лабораторию при институте, будет развивать на Урале идеи великого норвежского минералога Виктора Морица Гольдшмидта, с которым ему посчастливится кратко поработать в Гёттингене.