— Вот Селия, да, вот она, это Селия, а вот моя Фрэнсис, а вот мой Умник…

Крошечная девочка в миниатюрных ярких одежках, ведущая бесконечные разговоры, не нуждаясь ни в ком, — хватит кусочка ткани, или цветочка, или игрушки, чтобы изобразить персонаж в воображаемой ею пьесе, — она была так прекрасна, что взрослые умолкали и сидели, глядя на нее, умиленные, зачарованные…

— А вот мой Уильям… — Девочка протягивала руку, чтобы коснуться его, убедиться, что он здесь, но смотрела не на Уильяма, а на цветок или игрушку. — И мой Зебедей…

Колин поднимался, такой неуклюжий и громоздкий рядом с дочерью, и вставал около нее, смотрел сверху.

— А вот — вот Колин, мой Колин, да, это мой папочка…

Колин, со слезами на щеках, наклонялся к Селии, словно вся его сущность переполнялась почтением, и протягивал к ней руки со стоном:

— Фрэнсис, Софи, вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное…

Но маленькая девочка не хотела, чтобы ее отрывали от игры и брали на руки, она уворачивалась и пела для себя и про себя:

— Да, мой Колин, да, моя Софи, и да, вот мой бедненький Джонни…