– Навигация закончилась, – добавил капитан, словно оправдывая свою осторожность. – Ваши вон все уже ушли. А уж они-то моряки Божьей милостью… хоть Бога и не чтут.

– Навигация закончится через несколько дней, – пророкотал шефанго. И взгляд его заставил Питера поежиться. – Пойми ты, смертный, что никто не требует от тебя идти к берегам империи. Просто – на север. Неделю. Может быть, полторы. Штормов не будет.

– Как же не будет-то, ежели…

– Не будет. Только ветер. Ровный и попутный.

– Нечисто здесь дело, – резонно заметил Лассони. – Что тебе посередь океана делать? А ну как там дружки твои караулят?

– Кого, «Русалку» – караулят?! – Рокочущий, но мягкий голос нелюдя сменился раздраженным рыком. Губы скривились болезненно, обнажая острые длинные клыки. – Хватит. – Шефанго поднялся со скамьи, сразу став пугающе огромным. – Если ты здесь самый отважный капитан, я поищу кого-нибудь потрусливее.

– Не найдешь, – меланхолично хмыкнул Лассони, не заметив двусмысленности собственных слов. – Ты о деньгах толковал. И сколько ты дашь за то, что мы высадим тебя в море, в двух неделях пути от того острова? От Фокса. Мы тебе даже лодку дадим.

– Пятьсот золотых.

– Полтыщи? Золотом?!

За соседними столами притихли и начали оборачиваться. Питер проклял собственный язык. Однако нелюдь при деньгах.

– Сойдемся на семистах? – предложил капитан вполголоса.

– Хорошо.

Эльрик выложил бы, не торгуясь, и десять тысяч. Лассони всерьез озадачился легкостью, с какой шефанго согласился на непомерную плату. Да, нелюди из империи богаты, это всем известно. Но ведь есть же предел и их богатству.

– «Русалка» отходит завтра. С отливом.

– Найдется у вас в трюме место для коня?

– Место-то найдется. – Капитан снова почесал в бороде. – Да только стоить это будет…

– Ну?! – рыкнул шефанго.

– Еще семьсот! – брякнул Лассони, уже не столько от жадности, сколько надеясь, что нелюдь откажется. Неожиданная покладистость собеседника почему-то пугала.

Он услышал:

– Хорошо. – И не смог понять, радует его щедрость шефанго или расстраивает.

– В лодку конь не поместится.

– Это мои проблемы.

– Ну, как хотите, – проворчал капитан. – А я бы на вашем месте продал лошадь здесь. Деньги хлопот не требуют. Кормить их не надо…

– Вот задаток. – Мешочек звякнул о стол с тем особым звуком, который издает только золото. – Остальное по прибытии.

И Эльрик ушел. Ничуть не озаботясь тем, как будет добираться до «Русалки» Питер Лассони, если учесть, что весь кабацкий сброд слышал чудовищную сумму «пятьсот золотых» и видел звякнувший кошель.

Он готов был косу дать на отрезание, что бравый капитан выкрутится, а еще что сам Питер и вся его команда не замедлят попробовать прикончить пассажира, едва лишь отойдет «Русалка» от берега. Деньги забрать. Коня продать. Верный заработок. И дело богоугодное.

Они действительно попробовали. Так что, если бы я с кем поспорил, коса моя осталась бы при мне. Потом Лассони застенчиво улыбался и разводил руками, мол, мужик, ты ж сам понимаешь, и на старуху бывает проруха. А я никого не убил и этим гордился.

Определенно, нервы начинают успокаиваться.

Они действительно успокаивались. В смысле нервы. Если не считать того, что спать я почти не мог. И не уходил с бака сутками. Просто не получалось уйти. Стоял и смотрел вперед. Как дурак. Магия возвращалась. Медленно, но возвращалась. Океан узнавал меня и врачевал, как умел, помогал. Странно. И почему я думал, что Он и я перестали быть едины?

Ветер всю дорогу был попутный. Легкий бриз. И напрасно команда списывала это на милость Богов. Просто мне хотелось домой. Очень хотелось.

Домой.

Наконец-то домой.

Лодка с плеском ударилась о воду. Я спустился в трюм, где скучал без меня Тарсаш. Он заржал радостно, потянулся головой, губами. Взял сухарь и начал его деликатно жевать.

Сухарь хрустел.

Тарсаш дышал тепло и кивал головой.

Потом мы возникли на палубе. И я подумал, что очень удачно получилось с тем нападением. Команда по-прежнему относилась ко мне с недоверием. Но сейчас они меня боялись настолько, что готовы были стерпеть все что угодно, лишь бы я убрался с «Русалки».

Жеребец мой, нервно подрагивая, смотрел, как поднимается к палубе осторожная, медленная волна. Как застывает вода, удобным пологим спуском. Я шагнул за борт сам и позвал Тарсаша.

Нам не нужна была лодка.

На «Русалке» осеняли себя Знаком даже убежденные еретики. Уж на что не назвал бы я Лассони человеком набожным, и тот чертил Огнь, бормоча что-то, надо полагать, молитвы.

Хотя, может, и ругательства.

С него станется.

На редкость отважный дядька. Не от большого, правда, ума.

И только лишь отошли мы от корабля и вскочил я в седло, как «Русалка» припустила прочь со всей возможной скоростью. Ветер, правда, был теперь встречным. Они ведь шли на юг.

* * *

Я мог бы «исчезнуть» прямо на Фокс. Сейчас уже мог бы, но почему-то не сделал этого. Попытался объяснить сам себе, что не слишком разумно с моей стороны появляться на острове, сияя Светлой магией на несколько миль окрест и привлекая нездоровое внимание фченов и Священного Хирта. Объяснение было не из лучших, потому что магией от меня все равно несло. Однако другого не нашлось. Разумного – не нашлось.

Мы с Тарсашем появились над волнами приблизительно в дне пути от Фокса. Какое-то время скакун рысил неспешно, совершенно уже не боясь бурного моря и ступая по воде, как посуху. Он только фыркал, когда ветер бросал ему в морду клочья пены.

А потом я увидел… Серый туман на горизонте. Далеко-далеко на севере.

После походов дарки возвращались в родные фьорты. Иногда с добычей. Иногда – с потерями. Но всегда, завидев. эту туманную полоску впереди, радовались мы. Потому что там был дом. Там была безопасность. Там были шефанго, а чуждый, враждебный, трусливый и жестокий мир оставался позади.

Он не был на самом деле ни враждебным, ни жестоким. Он был миром. По-своему добрым. По-своему родным. По-своему опасным. Там остались люди, которых я любил. Там осталась память о тех, кто ушел. Там были долги, которые следовало оплатить.

Но это все потом.

Потом.

А пока – только туманная серая полоса на горизонте. И я посылаю скакуна вперед. И подгоняю его, подгоняю, пока не сбивается он – впервые со времени нашей встречи – с иноходи на невероятный, стремительный полет. И бьет по лицу заплетенная в косы жесткая грива. А я слышу: